Если бы мы были злодеями

Мередит неуверенно улыбнулась, и я подумал, что ее лицо, напоминающее бесстрастную маску, изменилось. Я занервничал. Неужели эта «маска» снова треснула? А если трещинка станет больше и превратится в разбегающуюся паутину на льду, который покроет все озеро целиком?

Мередит по-прежнему оставалась самой сильной из нас. Если лед под ней проломится, рухнем мы все.

Ее рука лежала на столе, и я, почувствовав момент редкой храбрости, накрыл ее своей ладонью. Четыре ее пальца сомкнулись на двух моих.

– Ты в порядке? – спросил я театральным шепотом. – То есть ты на самом деле в порядке?

Она взяла свой бокал другой рукой и поболтала им в воздухе.

– Я пытаюсь. И меня, если честно, уже тошнит от того, что люди пялятся на нас.

Я с трудом удержался от того, чтобы не взглянуть на занятые столики.

– Знаю, то, что я скажу, прозвучит бессердечно и жестоко, но мне все равно. Я просто не хочу быть девушкой мертвого парня.

Я едва не выпустил ее руку.

– И кем ты хочешь быть? – выпалил я, не подумав. – Моей девушкой?

Она уставилась на меня, удивление стерло с ее лица остальные эмоции.

– Оливер…

– Я – не дублер Ричарда, – добавил я. – И я не собираюсь вмешиваться и играть его роль теперь, когда он ушел со сцены. Это совсем не то, чего я хочу.

– Я тоже не хочу этого, – гневно произнесла она. – Боже, Оливер! – Ее взгляд стал жестким, как зеленое бутылочное стекло, острое и опасное. – Мы покончили с Ричардом. Хватит с меня. Он был ублюдком, он вел себя со мной и с остальными как скотина. Конечно, никто не хочет вспоминать об этом теперь, когда его нет, но ты-то должен помнить, правда?

– Извини, – заговорил я тише. – Я… может быть, дело в том, что ты – это ты, ну… просто посмотри на себя… В общем, я не понимаю. Почему я? Ведь я – никто.

Мередит отвела взгляд, прикусив нижнюю губу так сильно, будто пыталась не расплакаться, а может, не закричать. Ее рука под моей ладонью казалась влажной и холодной, словно она уже ей не принадлежала.

Болтовня за соседними столиками разом смолкла.

– Люди называют тебя милым, – задумчиво сказала она с напряженным выражением на лице. – Но я бы называла тебя по-другому. Ты хороший, Оливер. Настолько хороший, что даже не представляешь насколько. – И она рассмеялась – грустно, безропотно. – Ты… настоящий. Возможно, ты не догадываешься об этом, но так и есть. Ты – единственный из нас, кто не играет постоянно ту роль, которую Гвендолин дала тебе три года назад. – Она посмотрела мне в глаза, и эхо смеха замерло на ее губах. – А я такая же плохая, как и остальные. Относитесь к девушке как к шлюхе, и она начнет вести себя соответственно. – Она пожала плечами. – Но ты относишься ко мне иначе. Вот и все, чего я хочу.

Я промолчал: никогда не заживающая рана в моем сердце вновь начала кровоточить. Мне стало больно. Я крепко зажмурился, а потом открыл глаза и посмотрел на потолок – единственное безопасное место, куда я мог взглянуть, не наткнувшись на десятки пар глаз, которые продолжали сверлить меня и Мередит.

– Прости, – произнес я наконец, жалея, что открыл рот.

Почему мне не хватило здравого смысла просто радоваться тому факту, что я нахожусь рядом с ней в «Голове зануды»? Почему я все усложняю?

Она выглядела скорее утомленной, чем разозлившейся.

– Ты всегда за что-нибудь извиняешься?

– Похоже на то.

– Тогда и ты меня извини, ладно?

– Итак, к чему мы в итоге пришли? – спросил я, боясь вкладывать в свой вопрос слишком большую надежду.

«Приди в себя и успокойся: рана,

Как кажется, не очень глубока»[73], – прозвучал в моей голове голос Ромео. Лживый ублюдок.

– Ну… ни к чему. – Она выпустила мою ладонь и откинула с лица волосы. – Пойдем в Замок. Лучше уж там, чем тут.

Я встал и в неловком молчании взял наши пустые бокалы. Помог Мередит надеть пальто, положив руку ей на плечо. Она, казалось, не почувствовала этого, но я услышал, как за соседним столиком какая-то девушка пробормотала:

– Гребаное бесстыдство.

И стыд действительно обжег мое лицо и шею, когда я последовал за Мередит в глубокую декабрьскую тьму. Первые хлопья снега танцевали на фоне черного неба. У меня в голове промелькнула странная мысль: я надеюсь на то, что снег будет падать и падать и в конце концов покроет землю и похоронит все вокруг.

Сцена 14

Расписание наших промежуточных выступлений вывесили в понедельник на доске объявлений. Я должен был идти первым в то время, которое обычно отводили под репетиции, – в среду днем. Потом наступала очередь Рен. Джеймсу и Филиппе назначили прослушивание в одно и то же время в четверг. Александру и Мередит – в пятницу.