Александр был в библиотеке, но сначала я даже не узнал его, а он напугал меня так сильно, что я отшатнулся. Он поднял взгляд от кофейного столика, за которым сидел низко склонившись, и я заметил на столешнице тонкую линию белого порошка. Проницательные глаза Александра смотрели на меня через две прорези черно-зеленой маски – более широкой и не такой изысканной, как моя (в самом ее центре торчал острый, дьявольский кончик носа).
– Что ты делаешь? – спросил я громче, чем мне хотелось.
Он покрутил в пальцах корпус шариковой ручки и ответил:
– Пытаюсь немного взбодриться перед балом. Хочешь?
– Что? Нет. Ты что, серьезно?
– «
Он опять склонил голову над столом и натужно вдохнул. Я отвернулся, не желая смотреть, злясь на него по какой-то неуловимой, непонятной причине. Я услышал, как он выдохнул, и повернулся к нему. Дорожка исчезла, Александр сидел, положив руки на колени и прикрыв глаза.
– Итак, – начал я, – как давно это продолжается?
Он хохотнул глубоким горловым смешком и спросил:
– Теперь ты отругаешь меня?
– Это было бы вполне обоснованно, – отрезал я. – Остальные знают?
– Нет. – Он оглядел меня с нервирующим вниманием. – И я ожидаю, что так оно и останется.
В голове у меня все перемешалось, и я взглянул на часы.
– Мы опаздываем, – коротко сказал я.
– Тогда идем.
Я вышел из библиотеки, не дожидаясь, последует ли он за мной. Мы были уже на полпути к Деллехер-холлу, когда он наконец догнал меня и зашагал рядом.
– Ты что, целую ночь будешь таким тоном со мной разговаривать? – спросил он небрежно.
– Я об этом как раз думаю.
Он расхохотался, но в его смехе прозвучала фальшь. Я нетерпеливо двинулся вперед. Мне хотелось поскорее оторваться от него, затеряться в толпе студентов и не думать о том, что я видел в библиотеке. Плащ тяжело висел у меня на плечах, но холод пробирался под него, покусывая кожу через тонкую ткань рубашки и камзола.
– Оливер! – позвал меня Александр, но я проигнорировал его оклик.
Александр пытался не отставать: его легкие курильщика работали изо всех сил, стараясь превратить морозный воздух во что-то пригодное для дыхания. Под ногами похрустывало: мои сапоги пробивали хрупкую ледяную корку, под которой обнаруживался мягкий, но плотный слой снега.
– Оливер! Оливер! – Он в третий раз выкрикнул мое имя, схватил меня за руку и развернул лицом к себе. – Ты действительно поведешь себя как придурок из-за этого?
– Да.
– Отлично. Слушай. – Он не отпускал меня, его хватка была жесткой, пальцы сжимали мышцы, практически доставая до кости.
Я стиснул зубы, гадая, понимает ли он, что делает.
– Мне просто нужен дополнительный пинок, чтобы сдать экзамены. Я буду чист, когда ты увидишь меня в январе.
– Хорошо бы. Где вообще твоя голова? Что, если Колборн найдет твое дерьмо в Замке? Он ищет повод, чтобы вновь открыть дело, и, если ты не возьмешь себя в руки, клянусь, я убью тебя.
Он смотрел на меня, маска к маске, настороженным, подозрительным взглядом, который был мне не слишком знаком.
– Что на тебя нашло? – спросил он. – Ты на себя не похож.
– Да, но ты тоже ведешь себя необычно. – Я попытался высвободиться, но его пальцы еще крепче сомкнулись на моем бицепсе. – Ты не настолько туп. Я больше не стану хранить секреты. Отпусти меня. Идем.
Я выдернул руку и развернулся к нему спиной, шагнув в глубокий сугроб.
Сцена 17
Александр плыл за мной, словно тень, по всем лестничным пролетам. Бальный зал с опоясывающим балконом тянулся к небу с четвертого на пятый этаж: сверкающий стеклянный потолок, казалось, мог врезаться в луну.
Рождественский маскарад традиционно был важным мероприятием, и зима тысяча девятьсот девяносто седьмого года не стала исключением. Мраморный пол отполировали до блеска, и гости вечеринки с тем же успехом могли ходить по стеклу. Плакучие фиговые деревья, которые росли в глубоких квадратных вазонах, расставленных в каждом углу и закутке, были украшены гирляндами с крошечными огоньками, которые вспыхивали золотистым цветом. Хрустальные люстры над головой – подвешенные на толстых цепях, тянувшихся от стены к стене в десяти футах над балконом – освещали зал приглушенным сиянием. Вдоль западной стены выстроились столы с чашами пунша, канапе и другими закусками: прибывшие студенты сгрудились вокруг них, словно мотыльки у фонаря.
Все были разодеты кто во что горазд. Парни в основном нацепили белые атласные маски-бауты, а большинство девочек – овальные моретты из черного бархата. По сравнению с ними наши «личины» выглядели настоящими произведениями искусства: они были созданы, чтобы выделяться в море пустых, безымянных лиц.
Оркестранты собрались в противоположном конце зала, инструменты сверкали, ноты лежали на элегантных черных пюпитрах. Вальс – нежный, воздушный и прекрасный – понесся над головами присутствующих и заиграл под сводчатым стеклянным потолком.