Ермак

Татары остервенело пытались выбить казаков из-за обоза. Они толпами кидались на заграждение, стремясь смешать его с землей, но казаки и стрельцы били из пищалей без промаха. Груды трупов и копошащихся у телег еще живых людей и коней не давали развернуться татарской орде. Напрасно лучники осыпали стрелами, — казаки стояли упорно и зло огрызались.

Солнце поднималось все выше, в низинах растаяли сизые туманы. Татарские кони устали; взмыленные, изнуренные, они сами сворачивались в кусты. Татар мучила жажда, но еще мучительнее была мысль: «А что, если Ермак выйдет сейчас со своим войском из Искера?».

И Ермак вывел на широкий холм своих братов. Худые, серые, они еле держались на ногах, но сейчас же пошли на орду.

Завидя позади себя идущие сомкнутым строем стрелецкие и казацкие дружины, татары завопили:

— Идет он! Идет сам Ермак…

Татарская конница кинулась на дорогу, убегающую к востоку, и исчезла в синем мареве. За ней поспешили и пешие лучники. Не знали они, что в эту самую пору у казаков Мещерекя окончился порох. Великий страх напал на татар, бросая все, они бежали кто куда.

Ермаку подвели плененного коня, он вскочил на него и погнал вперед. Почуяв опытного всадника, скакун сразу покорился и, заржав на все поле, понес его вслед за ордой.

4

Войска Карачи в неописуемом страхе побежали из-под Искера. Татары яростно дрались друг с другом из-за коней, рубились и резались короткими кривыми ножами. Вой и крики разносились по лагерю. Объятые ужасом, беглецы теснились на перевозах, опрокидывали обозы и заодно грабили добро Карачи. Кто-то в исступлении закричал отступающм:

— Нас обошли… Русские сейчас нападут, русские!..

Как грозный вал бурливого моря, паника захлестнула всех — и конных и пеших. С мыслью только об одном — спасти себе жизнь любой ценой — побежденные, гонимые животным страхом, стремились обогнать друг друга, готовые снести любому голову, если он помешает их дикому бегу. Земля дрожала от топота ног. Ржали покалеченные кони, ревели верблюды, выплевывая комья желтопенной слюны. Между горбами одного из них сплелись в объятиях одетые в пестрые халаты три молодые наложницы Карачи. Охваченные общим безумием, они истошно кричали. У ног высокого белого верблюда лежал заколотый караванбаши, — подле него валялся в грязи изодранный, истоптанный шелк паланкина. Четверо татар, в вывернутых шерстью вверх коротких шубах, старались взобраться на животное и пуститься на нем в бега. Крупный, с круглым жирным лицом ордынец сердито бил верблюда по коленкам и кричал:

— Чок! Чок!

Но двугорбый белый сильный иноходец с презрительной гримасой глядел на человека.

Казаки мощным потоком гнались на быстрых конях за ордой. Изголодавшиеся, узнавшие коварство татар, они не сдерживали «жесточь», овлдевшую их сердцами.

Впереди на могучем вороном коне, сильными поскоками уносившем всадника, летел Ермак. Он мчал, сбросив с головы шелом, ветер играл его кудрями. Под весенним солнцем жаркими искрами сверкала золотая кольчуга. Сильным размашистым движением он поднимал меч и разил отступающих.

— За Иванко Кольцо! За Пана! За Михайлова! — оглашал он бранное поле. От бега и крови еще сильнее горячился боевой конь.

— За погубленных Карачой! — Ермак с силой опускал на головы и плечи татар свой тяжкий, бивший насмерть меч.

Истоптанное поле, лесные дороги и буераки покрылись стыльными телами. В оврагах и ручьях гомонили талые воды, и многие из татар не выбрались из них, потонули.

Матвей Мещеряк нагнал атамана:

— Поберигись, батька, мы сами угомоним их!

Ермак, торжествуя, сверкнул зубами.

— Будет беречься! — жарко отозвался он. — Насиделись за зиму. Теперь и душу отвести!

Развеяны полчища Карачи. Оставив жен и наложниц, бежал куда глаза глядят хитрый мурза. Но казаки не успокоились, несмотря на то, что надвигалась ночь. Ермак позвал Мещеряка и, любовно оглядывая его невысокую, но крепко сбитую фигуру, твердо сказал:

— Куй железо, пока горячо! Добивай врага, казак, пока лютый зверь не опомнился. Надо докончить разгром!

От могучей фигуры атамана веяло решительностью и силой. Легко и ловко вскочил он в седло и махнул рукой:

— К Вагаю!

Донесли Ермаку верные люди, что мурза Бегиш раскинул стан на высоком берегу Тобоз-куль, которое тянулось вдоль Иртыша выше Вагая.

Возведенный городок окружали глубокий ров и вал, увенчанный тыном. К мурзе набежали разгромленные толпы Карачи — думали тут отсидеться от беды. Но Ермак решил иначе — не дать врагу передышки:

— Надо и Бегиша разбить! И… прямо с хода на тыны! Некогда нам сидеть у костров и ждать, когда татары от голода передохнут.

Не ждал мурза Бегиш такой решимости. Он много раз поднимался на дозорную вышку, всякий раз надеясь, что казаки не посмеют сунуться в огонь.

Лучшие лучники стояли за спиной мурзы, ожидая его повелений. На помосты навалили груды камней, готовых к падению на головы казаков. На площадках у мазанок кипела смола в котлах, сотни всадников — лихих ногаев теснились в укрытиях, чтобы в решающий час вырваться в поле…