Ермак

Казаки, как вихрь, налетели ранней зарей на городок. Еще розовые отблески зари не погасли на тихой глади озерных вод, как затрубили трубы, забили литавры, загудели сопелки и бородатые упрямые казаки кинулись с топорами на тыны. Их осыпали камнями, обливали кипящим варом, — они лезли напролом, потрясая своим могучим криком робкие, неустойчивые души защитников. Бегиш дал знак, и лучники, проявляя проворство и меткость, старались оградить татарское пристанище тучами стрел. Но широкогрудые, бородатые, орущие во всю глотку казаки беспощадно сокрушали все на пути. Тяжелыми топорами рубили они смолистое остроколье в заплоте и все, что попадалось на пути. Впереди всех на коне бился осанистый, с гневным лицом казак. И, как пчелы возле матки, вокруг него гудели и бились насмерть его воины. Они смотрели на вождя и понимали каждое движение, каждый взмах его руки.

— Ермак! Ермак-батька тут!..

Услышав это грозное слово, Бегиш задрожал. Он, как и многие мурзы, боялся отважного русского вождя. При имени Ермака смешались лучники — полет их стрел стал беспорядочным. Смутились и конники: они в одиночку начали просачиваться к озеру и уходить в камыши.

«Горе моей голове! Ермак тут!» — с суеверным страхом подумал Бегиш и в последнем, отчаянном порыве взывал к татарам:

— Бейте их! Рубите!..

Но сразу смолк, осекся. Лицом к лицу он встретился с всадником на вороном коне. Бегиш свалился на землю, упал у копыт ермакова коня.

Ермак сдвинул черные брови, глубокая морщина легла на переносье. Жгучую ненависть и приговор свой прочел мурза в потемневших глазах казака и в ужасе закрыл глаза…

Бурным потоком казаки ворвались в городок. Они опрокинули кипящие котлы, разметали помосты с камнями и пустили гулять красного петуха. Пламень и густой дым поднялись к прозрачному весеннему небу.

Переступая обгорелые бревна, пробираясь через едкий дым, вороной конь нес Ермака все вперед. Крики и шум битвы стихали, переулки стали пустынны, — в глинобитных убежищах укрылись жители и кое-кто из воинов.

Ермака нагнал Мещеряк.

— Ты как тень! — недовольно сказал атаман, — хранишь меня словно красу-девицу!

— Эх, батька, сколько потеряли мы. Один ты, — наша сила! Ноне прошу тебя от всего казачества — отдай нам городок!

— Бог с вами! — согласился Ермак. — Только помни, Матвейко, ни женок, ни детей не забижать!

Солнце высоко стояло над Иртышом. Растекались и таяли в теплом воздухе последние струйки дыма. То, что не доделала казачья сабля, уничтожил огонь…

Ветер налетал с озера, поднял пепел и понес его вдоль дороги. Серая и мелкая пыль проникала всюду, укрывая все, что осталось еще живым.

Казаки оставили пепелище и двинулись дальше.

Ермак привык к открытому бою и не мог простить врагу, что тот коварно сгубил его лучших людей. Время шло, а он все вспоминал Иванко Кольцо:

— Брат мой любимый, верный воин!

В поход по Иртышу двинулись казаки. Они прошли и взяли городки Шамшинский, Рянчинский, Залу, Каурдак, Сарган… Из последних селений татары скрылись в тайгу.

Из Саургана Ермак пошел в Тебенду. Душа его не находила покоя: «До тла надо выжечь вражеский корень!». Он двигался быстро, неутомимо, и вот блеснули воды реки, а на берегу темнела Тебенда.

Передовые вернулись и поведали Ермаку:

— Князек Елегай с мурзами вышел с поклоном и дарами — мягкой рухлядью. Он просит мира и признает Русь…

За много дней первый раз Ермак просиял. Загорелое, обветренное лицо его разгладилось. Он велел разбить шатер, вошел в него и наказал привести князьца Елегая.

Тихой, крадущейся походкой за полог вступил старик с редкой бороденкой и вороватыми глазами. Он приблизился к Ермаку, склонив низко голову и ведя за руку черноглазую девушку. В голубых шальварах, бархатных туфельках, круглой шапочке, расшитой золотом, она походила на плясунью из ханского гарема. Ермак с любопытством взглянул на красавицу, — чистотой и девичьей робостью веяло от взгляда молодой татарки.

— Зачем ты привел ее сюда? — нахмурившись, спросил атаман.

— Дочь, — тихо промолвил князец, и лукавая улыбка заиграла на его худом лице. — Джамиль! Сам Кучум сватал за своего сына… Прими ее…

Не успел атаман опомниться, как снова распахнулся полог шатра и слуги Елегая внесли тугие мешки и стали извлекать из них пестрые шелковые халаты, чернобурых лисиц, белок, горностаюшек. Князец нежно гладил мягкий серебристый мех и хвалил:

— Хорошо, для нее берег. Бери, все бери…

В глазах Ермака рябило от цветных шелков. Он встал и сердито сказал старику:

— За что даешь?

— Все, все бери! — шептал льстиво старик. — Ты самый великий богатырь на земле. Только оставь меня княжить тут.

Потные, обветренные атаманы толпились в шатре, пялили голодные глаза на тонкую и нежную девушку. И каждый из них ждал, что скажет батька.

Ермак поднял голову, в упор посмотрел на Елегая:

— И за княжение ты отдаешь дочь свою на поругание! Стыдись, старик!

Девушка стояла перед атаманом, покорно уронив руки, поникнув головой. Две толстые косы ее, чуть дрожа, лежали на маленькой крепкой груди.

Льстивая улыбка снова появилась на морщинистом лице Елегая:

— Ты осчастливишь меня, взяв ее в наложницы…