Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Вроде бы совсем иного рода жизнь приходит на ум, когда читаешь бытописания тех времен. Идеальная жена наступивших Викторианских времен призвана была служить «тихим ангелом-хранителем семейного очага», купив себе финансовую безопасность ценой отказа от самостоятельности и всецелого подчинения мужу и подавляя в себе при этом любые амбиции и начатки разума. Однако бездетная и общительная Сидни с ее метким умом, бойким языком писательницы и цепкой хваткой хозяйки семейного «кошелька» была не столь уж и уникальным явлением (среди представительниц высших классов, естественно). Дамы высшего света эпохи Регентства пользовались не только невиданными ранее правами имущественной собственности, но и свободой от ожидания, что они всецело посвятят себя рождению и воспитанию детей и обеспечению домашнего уюта, а свершения в большом мире оставят на долю мужа. В самом деле, имея в распоряжении слуг и горничных, нянек и кормилиц, многие жены аристократов рассчитывали провести свою жизнь в замужестве не в домостроевском заточении, а, как минимум, на правах спутницы и соратницы мужа: обитать в его мире, путешествовать с ним по свету, нести вместе с ним груз ответственности. Брак открывал отдушины для явления миру за пределами дома плодов их ума и трудов, а зачастую и возможности для самореализации и обретения глубинного чувства собственной значимости.

Гарриет Фейн, по ее собственному упоенному признанию, была втянута «в самый водоворот политики» в результате выхода замуж за Чарльза Арбатнота в 1814 году. Будучи секретарем казначейства, отвечающим за лоббирование политики правительства в Палате общин, и одним из ближайших советников главы кабинета тори лорда Ливерпуля, ее муж пользовался «безоговорочным доверием» невероятного множества политиков и министров, не говоря уже о том, что в силу служебной необходимости всегда был в курсе происходящего в правительстве. С ее аппетитом к политике, пытливым умом и приверженностью делу тори доступ в мир мужа стал для двадцатилетней Гарриет самым восхитительным свадебным подарком. Служа ему и рупором идей, и добросердечной хозяйкой, принимающей нескончаемые потоки видных политиков в гостях на Даунинг-стрит, где они обосновались поближе к премьерской резиденции, она чуть ли ни с первых мгновений их брака получила невероятно глубокое понимание происходящего на политической арене. Найдя ее «идеально скрытной», Чарльз с коллегами «открыто говорили в ее присутствии» о чем угодно, и она стала свидетельницей множества их бесед не для протокола и, де факто, тайной кухни истории своей эпохи. Ей было без надобности читать газетные сплетни о затеянной в 1820 году Георгом IV попытке развода и прочих событиях такого же ряда; обо всем этом она узнавала напрямую. А когда в том же году был раскрыт заговор с целью убийства кабинета министров в полном составе, ей довелось даже посетить конспиративную квартиру заговорщиков на улице Катона.

Но ролью зрительницы в первом ряду участие Гарриет в политической жизни мужа не ограничилось. Будучи одной из немногих дам, имеющих постоянный доступ в так называемую «вентиляторную» [66] – комнату отдыха над залом заседаний Палаты общин, куда через вентиляционную шахту доносились все прения, – она вскоре стала проявлять такую информированность обо всем и вся, что сделалась ценнейшей осведомительницей для многих коллег своего мужа, многие из которых со временем крепко сдружились с миссис Арбатнот. И они настолько высоко оценили ее откровенные и непредвзятые мнения и разумные и предусмотрительные советы, что она с ведома и согласия мужа стала и дальше служить чуть ли не советницей по особо важным вопросам при самых высокопоставленных деятелях из его окружения. Незадолго до своей смерти в 1822 году министр иностранных дел лорд Каслрей стал бывать у четы Арбатнотов за завтраком чуть ли не ежедневно, обсуждать все перипетии состоявшихся накануне дебатов и (по его собственному шутливому выражению) «получать ценные указания» от Гарриет. И для герцога Веллингтона она стала испытанным и доверенным советником, и он ее мнение, по свидетельству одного из их общих друзей, высоко ценил по той причине, что Гарриет «прямо и честно говорила о том, о чем другие сказать боялись», и, в целом, являла собой именно то, в чем он нуждался, – «истинную соратницу у общего очага… без малейшей склонности к нервозности».