Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Дело в том, что Генри (будущий лорд Аксбридж, лишившийся ноги при Ватерлоо) был, в отличие от Артура, обременен семьей с восемью детьми, а его жена Каролина («Кар» среди своих) была в семье всеобщей любимицей. В этом было дело или в чем-то еще, не вполне ясно, но в случае с Шарлоттой никто ей от Пэджетов горячих приветов не слал. Отец Артура грозился лишить его наследства и оставить без гроша, а из переписки его братьев и свояков явствует, что в семействе Пэджетов о Шарлотте отзывались крайне нелестно – в диапазоне от «maudite sorcière» [63] до «самая нечестивая и распутная шлюха и лгунья» и «немыслимое исчадие ада». Аналогичным образом и все дамы в их семье Шарлотту на дух не переваривали: «Отправляюсь нынче к этой… Накося-выкуси», – предвкушала визит вежливости к ней леди Каролина Кэпел (урожденная Пэджет) спустя целых шесть лет после пресловутого побега. Также она выражала радость по случаю того, что ее брату пожалован титул маркиза Англси, а значит, его вторая жена (к тому времени оба получили развод и вступили в брак) «не будет больше носить ту же фамилию», что и ее «чистая, благодетельная, драгоценная» мать.

И светскую репутацию разведенной было исправить не менее сложно, чем отношения с родней, хотя быстрый выход замуж за любовника после развода в этом плане помогал невероятно. Покаянного исчезновения из города на некоторый срок с последующим возвращением под новым именем, похоже, было достаточно для того, чтобы даму снова допустили в приличное общество, ну или, в «отчасти приличное», иронизировал в 1819 году журнал The New Bon Ton Magazine. «Адюльтер, – писали там, – теперь не означает исключения женщин из общества; напротив, он придает éclat [64] их имени, особенно, когда им удается одним взмахом крыла завлечь в свои силки важную птицу». Шутки шутками, но социальная реабилитация давалась разведенным и вторично замужним непросто, да и полной не бывала никогда. И через десятилетия после побега и развода часть дверей так и осталась на замке́ даже перед влиятельнейшей хозяйкой салона вигов леди Холланд. На этом фоне само собой разумеется, что скандальный побег леди Шарлотты Уэлсли с лордом Пэджетом продолжал оставаться пятном на ее репутации и без малого двадцать лет спустя. «Строгие моралисты, верно, не одобрили бы моего решения взять с собою [к ней] в гости дочь», – признавался сосед ее второго мужа. Поведению ее не было оправданий, в этом он бы убежден твердо, но все-таки полагал, что возможность принять приглашение не исключена, поскольку ему было известно, что кое-кто из порядочных и уважаемых женщин у нее в гостях бывал.

Побег леди Шарлотты Уэлсли со старшим братом сэра Артура в 1809 году (иллюстрация из сборника сказочных историй о «преступных связях» и разводах)

Даже если разведенной и удавалось восстановить свою репутацию в достаточной мере, чтобы хотя бы частично возобновить светскую жизнь, ее могли ждать еще и всяческие разочарования в самом своем новом избраннике. Восхитительный или заботливый любовник не обязательно оказывался достаточно состоятельным, особенно в понимании аристократки, не привыкшей считаться с расходами, не говоря уже о самостоятельном ведении хозяйства на скромные деньги. Уже упоминавшаяся леди Джорджиана Эстли, в частности, променяла легкую и беззаботную жизнь в полном комфорте на нечто совершенно иное, сбежав в 1826 году с капитаном Гартом. Будучи почти наверняка незаконнорожденным сыном принцессы Софии, дочери самого Георга III, признан королевской семьей Гарт не был и влачил нищенское существование на полставки армейского офицера, пребывая к тому же в хронических долгах. Хотя им и удалось отбиться от выплаты неподъемной для них суммы компенсации ущерба сэру Джейкобу, счастливо уличив ее бывшего в пристрастии к «падшим женщинам», узаконить свои отношения пара возможности не имела ровно по той же причине срыва развода. В итоге, промыкавшись несколько лет по гостиницам и съемным углам, Джорджиана, сестра маркизы, проследовала за своим любовником в долговую тюрьму при Суде королевской скамьи. Там у них в 1835 году и родилась дочь. Увы, через считаные дни после родов Джорджиана умерла от скарлатины, «положившей конец ее страданиям», как было сказано в одном из некрологов.