Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

А приглашал он его частенько. Душевная близость между Гарриет и Веллингтоном явно имела место и была прочнейшей, что и не удивительно, поскольку узы дружбы связывали всю троицу еще с 1815 года, – вот они все втроем и негодовали теперь между собой по поводу «грязных инсинуаций», которыми полнились множившиеся анонимки. Возможностей для супружеской неверности у Гарриет однозначно имелось достаточно, и за долгие годы замужества она вполне могла изменять мужу даже и не с Веллингтоном, а с любыми другими из множества восхищенных поклонников ее обаяния, находивших, по выражению одного из них, что, «когда интеллектуальная женщина смеет этим еще и хвалиться, она тем самым покоряет все [мужские] сердца». Возможно, она и вела себя неразумно, не почитая за труд скрывать близость с герцогом, гуляя с ним под руку по парку и составляя ему компанию на вечеринках, но для знавших Гарриет лично смешна была сама мысль о том, что за их отношениями может крыться супружеская неверность. Гарриет, будучи архитори, являла собой прообраз чопорной викторианской матроны еще до явления миру этого типажа. «Не понимаю, как вообще можно обвинить даму в столь нелепом бесстыдстве», – процедила она по случаю появившегося в The Times сообщения (ложного, само собой), будто она явилась на бал-маскарад в мужском наряде. Помимо этого, многим их знакомым было предельно ясно не только то, что Веллингтон «в равной мере привязан к мужу и жене» Арбатнотам, но и то, что Гарриет живет с Чарльзом «в нежнейшем союзе и сознательной невинности». Ни малейших сомнений в чистоте отношений Гарриет с герцогом не было, в частности, у леди Шелли, близко дружившей с обоими. «Он ею очень восхищался – из-за ее воистину мужского благоразумия, – сообщала она, невольно выдавая в себе продукт своего времени при всем своем богатстве и свободолюбии. – Но миссис Арбатнот была чужда женских страстей, ибо, превыше всего, была верной и преданной женой».

Слухи о том, что Гарриет Арбатнот была любовницей герцога Веллингтона, живы и поныне. Зарисовка их прогулки под руку была опубликована за считанные дни до ее смерти, 1834 год

Искушение сбиться с пути истинного у Фрэнсис Энн Вейн-Темпест после того, как она стала новой леди Стюарт, было куда серьезнее. Как и Гарриет, она, выйдя в 1819 году замуж за своего Чарльза, служившего послом в Вене, сразу оказалась на совершенно новом для себя поле, где призвана была к тому же играть строго определенную роль. При этом, в отличие от Гарриет, она была далеко не в восторге от новой жизни. Главной ее обязанностью было оказывать радушный прием знатным и высокопоставленным иностранцам, но в ипостаси посольской жены она еще и сама оказывалась публичной фигурой, ответственной за организацию работы посольства, поддержание полезных контактов, а главное – обязанной постоянно следить за тем, чтобы никому не выказывать предпочтения и никого не обходить вниманием, дабы не обидеть. Гаррио, к тому времени уже леди Гренвиль, заступила на ту же роль с назначением ее мужа послом в Гааге в 1824 году и вскоре написала оттуда сестре не без сарказма: «Не даю тут себе воли прислушиваться к своим нравится или не нравится, но, подобно солнцу, кстати, довольно тусклому тут, оделяю своим сиянием всех поровну». Интенсивность светского общения, подразумевавшаяся новой работой, тяготила ее более всего, – вплоть до того, что «все эти выходы» сделались для нее «излюбленным отвращением».

Фрэнсис Энн, однако, отправилась на континент с удовольствием, наконец-то избавившись от опеки гувернерши, получив свободу распоряжаться деньгами и мужа, который в ней настолько души не чаял, что взял ее фамилию и, похоже, вознамерился потакать всем ее прихотям. «Обожают друг друга», – обратили внимание в посольстве по прибытии молодоженов в Вену. Вот только само их новое местонахождение девятнадцатилетней новобрачной скоро совсем разонравилось. Друзей среди ровесников ей в городе не нашлось; дипломатические обеды наскучили «до смерти» вкупе с ролью «хозяйки»; а после трех блистательно обставленных приемов для европейских венценосных особ с их удушливым придворным этикетом от ее первоначального восторженного предвкушения сладкой жизни в Европе не осталось и следа. Не говоря уже о том, что знакомые ее мужа с их «неудобными рассказами о былых временах и других привязанностях», во-первых, утомляли, а во-вторых, подтачивали ее уверенность в себе. Изнывая от «недовольства и праздности» на посту посольской жены, Фрэнсис Энн нашла себе эмоциональную отдушину в кратком бурном романе с харизматичным российским императором Александром, который, по ее словам, сочетал в себе «все, что только нужно для того, чтобы услаждать взор, очаровывать слух, льстить тщеславию и покорять сердце».

Портрет Фрэнсис Энн Вейн-Темпест работы все того же Томаса Лоуренса, 1828 год; к тому времени все благополучно разрешилось, она сделалась маркизой Лондондерри и изображена на крыльце своего загородного имения с сыном и наследником Джорджем