Пара терпеливо дожидалась вдали от Лондона устранения юридических препон на пути узаконивания их отношений, и ближе к Рождеству шансы Аугусты резко пошли в гору. Стандартный вердикт церковного суда об отлучении ее от «ложа, стола и сожительства» с лордом Борингдоном был последнему пожалован 16 декабря 1808 года. Однако его жена к тому времени была уже на седьмом месяце беременности от другого, и теперь у нее оставалась всего пара месяцев на то, чтобы выйти замуж за отца вынашиваемого ребенка во избежание получения им статуса незаконнорожденного. На кону стояла и социальная реабилитация самой Аугусты, – и в этом плане леди Спенсер великодушно заняла ее сторону: «Если она и вправду заявляет, что в жизни не была столь счастлива, то, боюсь, что лучше бы [сэру Артуру] внять ее словам сразу и не доводить до ситуации, в которой он будет бессилен это сделать», – делилась она своими мрачными мыслями. Однако прежде нужно было уладить еще и денежный вопрос. Церковный суд решил (обычная практика), что раз неверность ее светлости доказана, то содержания от мужа ей не причитается. Однако Аугуста привнесла в свой брак целое состояние (30 000 фунтов) в приданое, и хотела теперь какой-никакой компенсации, особенно с учетом того, что Артура толстосумом уж точно назвать было нельзя.
Вооружившись всеми обязательными для этого документами, Борингдон 20 января 1809 года, наконец, вынес на рассмотрение Палаты лордов проект закона о своем полном разводе. Если между ними тремя действительно имела место негласная сделка, он тем самым свою часть выполнил. Однако Аугуста по-прежнему балансировала на грани краха. Ведь стоило лордам заподозрить, что все это подстроено, они бы, не задумываясь, отказали им в разводе. Месяцами позже они именно так и поступят с биллем о разводе полковника Томаса Поулетта, чью жену Летицию сенсационно застукали в Винчестере с любовником виконтом Саквиллем в местной гостинице и раструбили об этом в газетах. Хотя полковнику удалось получить и вердикт церковного суда об отлучении неверной, и 3000 фунтов компенсации по иску о преступном сговоре, парламентарии вдруг усомнились в предъявленных ему новых и якобы неопровержимых свидетельствах. Он заподозрили, что миссис Поулетт сама лично и подсказала мужу идею положиться на показания ее горничной относительно платья, якобы замаранного вследствие интимной близости с любовником. Если так, значит парламентский развод и был самоцелью всего спектакля, поскольку без него ей не удалось бы выйти замуж повторно и восстановить свое доброе имя порядочной жены, – и в разводе им было отказано в назидание другим хитрецам.
Аугуста, надо полагать, испытала огромное облегчение, когда акт о разводе Борингдона с нею был, наконец, принят. Случилось это по странной иронии судьбы на Валентинов день 1809 года. Заручившись его публичным обязательством продолжать выплачивать ей причитающееся годовое содержание и плюс к тому разово отблагодарить 10 000 фунтами за то, что сделала ему невольный, но желанный подарок, развязав руки для нового брака, она поспешила под венец с Артуром. Свадьба состоялась все там же в Гемпшире через два дня после оформления ее развода. А еще через шесть недель она принесла ему дочь, которую они нарекли Леопольдиной, предположительно (при всей странности), в честь бывшей венской пассии ее отца. Дипломатическое поприще Артур оставил, выйдя на пенсию в 2000 фунтов в год, и они стали подыскивать себе новое загородное именьице в аренду поближе к его братьям. Все вроде бы складывалось как нельзя лучше для счастливой совместной жизни. Но гарантией счастливого будущего не служило. Все же права была леди «Гаррио» Кавендиш, сокрушавшаяся, что побег даже с любимым «сам по себе наказание» для любой женщины. Да и леди Клонкарри имела возможность на себе убедиться, что у бывшей жены впоследствии может открыться множество веских причин для того, чтобы горько пожалеть о разводе.