Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Должно быть, для семьи Мальборо было невероятно удобно, что его имя осталось за рамкой внимания благодаря опрометчивости де Роса. Сражаясь с горой долгов, герцог и герцогиня не могли позволить своему сыну и наследнику жениться на кузине без гроша за душой лишь ради того, чтобы замять скандал. Безденежье обеих семей, видимо, и явилось главным доводом против того, чтобы, зная правду об отцовстве, не настаивать на вступлении пары в брак, но и беспорядочная личная жизнь Джорджа также бесспорно была принята во внимание. К тому времени, когда о беременности Гарриет заговорил весь город, блудный сын герцога сожительствовал под псевдонимом «капитан Лоусон» с шестнадцатилетней купеческой дочерью по имени Сюзанна. Обманутая устроенной им инсценировкой венчания с братом любовника в роли священника и собственными доверчивыми родителями в роли свидетелей Сюзанна мнила себя его законной женой и ждала от него ребенка – как и Гарриет – в марте 1818 года.

Вопрос о ее браке более не стоял, и расширенная семья Гарриет озаботилась спасением остатков ее порушенной репутации. Кузина ее отца леди Бессборо великодушно согласилась взять под опеку новорожденную дочь своей тезки и вскоре увезла малютку Сьюзен в свое имение в Рохамптоне. Пока мерзавец Джордж выпутывался из истории с купеческой дочкой, получившей в итоге содержание в жалкие 400 фунтов в год в компенсацию за сломанную жизнь, и прокладывал путь к настоящему алтарю с более богатой кузиной, Гарриет увезли в Германию знакомить с родственниками матери, намекнув ей, что неплохо было бы, если кто-то из них ей приглянется. В итоге в октябре 1819 года она вышла замуж за графа Карла фон Вестерхольта «по большой взаимной любви», если верить ее матери.

Несмотря на, казалось бы, счастливую развязку, Гарриет сполна убедилась ровно в том же, в чем и Джулия Джонстон: один «неверный шаг» – и обратной дороги в привычный мир для женщины не будет. В Лондон Гарриет вернулась в 1820 году в статусе жены равного по социальному статусу человека, пожертвовав, как того требовали приличия, всякими отношениями с дочерью Сьюзен. Насколько известно, они более не виделись ни разу. Не помогло. Пышный бал, устроенный герцогом Девонширским в апреле того года в отчаянной попытке убедить светское общество принять ее обратно в обойму, с треском провалился. «Никто не обмолвился с нею ни словом», – отметил один из гостей, добавив, что сам повод устройства этого бала многих отпугнул от его посещения. Для тех же, кто все-таки пришел, заметил другой, Гарриет с мужем и новыми свояками явились предметами «всеобщего любопытства, соболезнования, презрения». Даже с одним из лидеров высшего света на ее стороне женщина не имела возможности очиститься от единожды полученного клейма «падшей».

Целибат, таким образом, являлся непререкаемым условием сохранения незамужней женщиной места в приличном обществе. Но и строго соблюдая границы приличий и храня свою девичью честь, незамужняя дама не была застрахована от презрительного отношения к себе со стороны знакомых. Само по себе девичество было своего рода социальным клеймом в том плане, что современники были твердо убеждены, что юным дамам подобает спешить под венец при первом же удобном случае, просто чтобы от него избавиться. Ведь и вправду, оставаться незамужней после того, как схлынул румянец молодости, – а тут уж, кому сколько отпущено (самое позднее до тридцати-сорока лет), – значило сделаться законной мишенью для всеобщих насмешек и презрения в понимании светского общества эпохи Регентства: неестественной, неженственной, эгоистичной и желчной особой и просто «бичом общества» по выражению одного писателя мужского пола, хотя и писательница того времени квалифицировала это как «болезнь непомерного себялюбия».

От негативных стереотипов в передаче образов одиноких женщин в ту пору было просто некуда деваться; они были повсюду: на театральных подмостках, на страницах романов, в газетах и журналах, – и, похоже, были настолько укоренившимися, что над одиночкой средних лет у нее за спиной мог потешаться кто угодно – от равных ей по социальному статусу до потерявших всякое уважение школьниц. Даже в высшем обществе, где незамужние женщины много реже рисковали оказаться в «бедственной и незащищенной ситуации», общепринято было считать, что таков их удел. «Не могу удержаться от смеха в рукав от красот, манер и платья Шарлотты, – виновато признавалась в своем дневнике миссис Калверт в своем истинном отношении к одной из мисс Гримстон, – давно уже старая дева, а все еще таковой себе не считает», – весьма снисходительно (по меркам эпохи) описывала она сорокапятилетнюю сестру виконта.