Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

По слухам, которые неизбежно породила их нацеленность на переезд из отчего дома, граф раз за разом твердо отказывал дочерям в ответ на все их мольбы. В итоге сестры вынуждены были согласиться на компромиссный вариант постоянного проживания в его лондонском доме без переездов вместе с ним и мачехой в загородное поместье в Уилтшире и обратно. Не менее жестким был и его отказ Каролине, когда та через шесть лет и выхода замуж Фрэнсис возобновила просьбы о собственном доме. «Нет ни единой добродетели, коей ты не могла бы иметь под моим кровом», – объявил ей отец, но, если она продолжит упорствовать в своей «укоренившейся неприязни» к жизни в родном доме, грозно предупредил он, она рискует «докатиться до жизни непотребной».

Отважная Каролина, однако, оказалась на удивление настойчивой и невосприимчивой к столь тонко завуалированным угрозам и в конце концов добилась своего: отец не без брюзжания назначил ей вполне вольготное содержание 600 фунтов в год с выплатами по 150 фунтов ежеквартально, то есть, никак не меньше процентов с ее ожидаемой доли в наследстве около 10 000 фунтов. Так в возрасте 36 лет она получила возможность снять виллу с садом в Бромптоне, предпочтя этот вариант лондонским задворкам. Она находилась неподалеку от дома мужа ее сестры в Челси, но главное – была ее личным пространством. Там она и жила, судя по всему, в свое удовольствие до самой смерти отца в 1814 году. Ее пособие к тому времени выросло до 900 фунтов в год плюс 25 фунтов на уплату налога на недвижимость. Врач в те годы получал в среднем втрое меньше нее, так что денег ей, вероятно, хватало и на карету, и на скромную прислугу из трех-четырех человек.

Независимость далась Каролине тяжело, и ее достижение выглядит незаурядным, поскольку трудно найти другой пример женщины той эпохи, сумевшей обзавестись собственным домом при хотя бы одном живом родителе. Впрочем, вероятно, немногие к этому стремились; чувство дочернего долга перед семьей, нормы женских приличий и чистая любовь к родителям, должно быть, накрепко привязывали многих к семейному дому одних, привычка дорожить их обществом – других. Однако после смерти родителей женщина, похоже, могла рассчитывать на куда более независимую жизнь, при этом состоятельные семьи явно чувствовали себя обязанными обеспечить ей не просто сносную, а весьма комфортабельную жизнь. Поскольку, как показывает история Каролины, незамужней женщине могли, в действительности, назначить содержание даже более щедрое, чем проценты с ее невостребованного приданого в несколько сотен фунтов в год.

Просвещенные богатые родители наподобие маркиза Дауншира, несомненно, отдавали себе отчет в том, что их дочерям придется во многом труднее, чем младшим сыновьям, и соответствующим образом планировали распределение семейных ресурсов. «Мои мальчики будут служить своей стране и изыщут способы обеспечить себя, – писал он, – а вот дорогие девочки не имеют таких возможностей, но должны терпеливо ждать каприза, любви или даже жадности от какого-нибудь мужчины, чтобы устроиться». Соответственно, он распорядился распределить отложенные на четырех младших сыновей и двух дочерей 40 000 фунтов в пропорции 7:10 в пользу дочерей, предположительно намереваясь повысить доли леди Шарлотты и Сэри Хилл с 4000 до 11 000 фунтов с лишним каждой. Такое перераспределение в их пользу почти утроило проценты с капитала на случай невыхода замуж. В описываемом случае сестры так и прожили со своей матерью до самой безвременной кончины обеих (вероятно, от чахотки) в возрасте 27 и 33 лет; но, если бы хоть одной из них довелось зажить самостоятельно, дополнительный доход стал бы незаменимым подспорьем для поддержания достойного уровня.

Выясняется, что лорд Дауншир был не одинок в таком весьма необычном распределении долей. Любимая тетушка леди Сары Спенсер леди Энн Бингем (она же «Нанетта» или «Нан») была единственной незамужней дочерью своих родителей и получила после смерти в 1799 году ее отца, первого графа Лукана, столь щедрое наследство, что в 1802 году в возрасте тридцати двух лет купила для себя и своей вдовой матери четырехэтажный особняк по соседству с домом Спенсеров и наняла модного архитектора (вероятно, Генри Холланда) для его перестройки под их вкус. Затем в 1819 году она продала его своему племяннику, а на вырученные деньги стала снимать и вовсе роскошный дворец в Ричмонде прямо на берегу Темзы. Леди Луиза и Элизабет Клементс тем временем получили столь щедрое обеспечение после смерти матери в 1817 году, что по нежданному обороту судеб в их семействе после этого с трудом сводить концы с концами были вынуждены их братья. Дочери первого графа Литрима имели по 3000 фунтов в год плюс право проживания (судя по всему, бесплатного) как в фамильном особняке на Гровенор-сквер, так и на вилле напротив дворца Хэмптон-Корт, которую делили с матерью.