Воду для кубков с вином; эта — вино тебе даст.
Коль подогретое пьешь, то для огненной влаги фалерна
Очень подходит фарфор, лучше и вкус в нем вина.
Эту землячку свою из красно-коричневой глины
В дар посылает тебе дева Сибилла из Кум.
Ловкости Нила дивись: о, как часто мастер, пытаясь
Дать добавления, всю эту работу губил.
Раз сполетийские пьешь или вина из погреба марсов,
Роскошь пустая тебе холод отварной воды.
Ежели пьют, но не снег, а свежую воду из снега,
Замысловатая в том выдумка жажды видна.
Дымный Массилии ток не мешай ты со свежей водою.
Чтобы дороже тебе, мальчик, не стала вода.
Если на пальцев щелчок не подаст меня вовремя малый,
О, сколько раз твой тюфяк будет соперником мне!
Хоть у сенаторов мне и у всадников «лигула» имя,
Неуч грамматик меня «лингулой» все же зовет.
Я для улиток гожусь, но годна для яиц я не меньше,
Так почему же, скажи, я по улитке зовусь?
Некогда часто, теперь лишь изредка дарят друзья нас.
Счастлив ты, если с тобой собственный всадник идет.
Может легко соскользнуть кольцо с умащенного пальца,
Но под защитой моей плетни свои сохранишь.
Римлян главами земли и племенем, в тогу одетым,
Делает тот, кто отца в неба чертоги вселил.[272]
Если под утро тебе со сном не трудно расстаться,
Тогу сносивши свою, будешь подачку иметь.
Вот тебе дар бедняка, но одежда не бедного это:
Вместо плаща подношу я тебе теплый халат.
Вот канусийская ткань оттенка мутного меда.
Радуйся: ткани такой скоро старухой не стать.
В плащ с колпаком ты одет Сантонскою Галлией нынче:
Прежде мартышкам служил теплой одеждою он.
Рим больше темную ткань, а Галлия красную носит.
Мальчикам мил этот цвет, да и военным он люб.
Хоть в путешествие ты при безоблачном небе выходишь,
Кожаной пенулой все ж ты от дождя запасись.
Что же ты в алом плаще, коль стоишь за «зеленых» иль «синих»?
Поберегись, чтоб тебя жребий в измену не ввел.
Если б я мог, я послал бы тебе целый плащ с капюшоном,
Мой же теперешний дар лишь для твоей головы.
Шерсть не поддельна моя и в красильных чанах не бывала,
Я не из Тира: руно красить мое не пришлось.
Ты не давай вырастать грудям моей милой, повязка,
Чтобы, лаская, их мог я и в руке поместить.
Знаем мы пользу свою по обычаю в амфитеатрах:
Тога холодная там белым согрета плащом.
И не для форумов мы, да и с явками в суд не знакомы:
Мы на обеденных лишь ложах нарядных лежим.
Коль, собираясь читать, тебе я пошлю приглашенье,
Эта повязка, поверь, уши твои защитит.
Зимней порою плащи без начеса не очень пригодны,
Шерсть же моя утеплит верхнее платье у вас.
Пусть на лимонном столе у тебя косматая скатерть,
Нашим столам не вредят мокрые пятен кружки.
Приноровить к одежде меня ты, глупец, не умеешь:
Белой ее ты надел, а бирюзовой снимай.
Вовсе не шерсть — борода родила нас вонючего мужа:
Можешь ты ногу укрыть в этом кинифском гнезде.
В ту пятидневку, когда отдохнет с удовольствием тога,
Полное право твое эту одежду носить.
Ткань из трех ниток берет патавийская множество шерсти:
Туники толщу одна только пила разорвет.
Для вытиранья столов достается тебе эта губка.
Выжми ее, чтоб она, легкая, вспухла потом.
Так я бела и такой я покрыта мягкою шерстью,
Что даже летом меня ты надевать бы не прочь.
Косма помадой ты голову смажь, и запахнет подушка;
Запах исчезнет с волос, но сохранится в пуху.
Пусть и ворсистый покров, и ковер на постели пурпурный,
Что тебе в них, если ты стынешь со старой женой?
Чтоб покрыть простыни на голом ложе,
Мы приходим к тебе, двояшки-сестры.
Слишком грудастых боюсь: отдай меня девушке нежной,
Чтобы могло полотно льнуть к белоснежной груди.
Это подарок тебе Мемфисской земли: победило
Нильское бердо теперь и Вавилона иглу.
Пояс я. В меру широк, но если живот твой набухнет
Бременем милым, тогда стану я узок тебе.
Пусть тебе коврики шлет отчизна поэта Катулла,
Нас же прислала тебе Геликаона земля.
Туника — дар богача, я ж перёд тебе опояшу.
Будь я богат, я тебе оба подарка бы дал.
Если из раковин я сидонских напилася кровью,
Я не пойму, почему трезвою шерстью зовусь.[273]
Лучшею шерстью славна Апулия; Парма за нею,
Ну а на третьем стоит месте Альтина руно.
Даром была пастуха я любовнице лакедемонской.
Хуже пурпурная шерсть матери-Леды была.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги