Эльф из Преисподней. Том 2

Верно, надо было пробормотать что-то под нос и поводить руками, изображая пассы.

Ох уж эта жалкая карикатура на магию.

Фаниэль изящно повела плечом, показывая, как утомили её мои детские игры. А ведь и правда — по эльфийским стандартам тело Нани всё ещё сущее дитя.

Тётушка царственно присела на табуретку, поправила волосы, льнущие к её груди в нелепой попытке на цензуру. Она убрала их за спину, предоставляя взору всё, что они стремились скрыть.

— О чём ты хотел поговорить?

Будто этого было мало, она положила ногу на ногу, положила локоток на колено, изобразив позу внимательного слушателя.

— Начнём с того, что тебе стоит отвернуться, — заметил я, намыливая полотенце.

— Я тебя смущаю?

— Ещё секунда этих глупостей, и я пожалуюсь Лютиэне, что это ты хочешь соблазнить меня, — пригрозил я, — Уговор был на спину. Верю, что спереди ты способна обслужить себя сама.

Она засмеялась, запрокинув голову, чтобы показать точёный контур шеи.

— Ужасный выбор слов. Отметь, что удостоился этого смеха сугубо из вежливой жалости. Или жалостливой вежливости?

— В чём разница?

Тётушка задумчиво потёрла подбородком ключицу — ни намёка на лишнюю складку. Эльфийская подтянутость брала своё, несмотря на не слишком-то здоровый образ жизни Фаниэль.

— Всё-таки первый случай. Второй предполагает, что мне не всё равно.

Она развернулась, подставив спину. Я сел на вторую табуретку и смочил полотенце.

Разумеется, можно очищать себя магией или волей. Но это убирает из мытья важный социальный аспект — налаживание связей зачастую приоритетнее размазывания по себе пенной воды.

Ну, и кому-то просто нравится плескаться.

Я аккуратно положил полотенце на основание шеи тётушки. Прикинул, как вести маршрут, и решил идти сверху вниз и слева направо.

Забавную штуку нагота проделывает с сознанием. Всё предстаёт таким… беззащитным. Хрупким. Надави посильнее на ту мышцу, что тянется вдоль лопатки, и смешливость Фаниэль обернётся…

В этом пока не было потребности. Стряхнув влагу, которая лезла в глаза, я помассировал плечи тётушки и повёл полотенце вниз.

— Как давно ты интересуешься индейцами?

— О, заманить обещанием важного разговора, чтобы перевести его в плоскость хобби? Неплохо, племянник, — похвалила меня тётушка, по-прежнему в плену иллюзий относительно того, зачем я к ней ворвался, — Показать заинтересованность в личности, а не теле, — это всегда плюс.

— Так что с ответом?

— Лет, может, сто пятьдесят назад я услышала мелодию, которая заинтриговала меня своей пронзительной искренностью. Аборигены, видишь ли, упрямо держатся наиболее простых музыкальных инструментов: они используют стручки акаций, набивают высушенные тыквы семечками, режут тростник и делают на нём насечки — это называется гуачаррака… Я уж молчу про погремушки из сушёных плодов и раковин цельнодеревянные барабаны. Пусть изящества в музыке, которую они порождают, не найти, её недостаток с лихвой окупается внутренним огнём исполнителей. Это было вскоре после основания Манхэттена — по крайней мере, Манхэттена Триумвирата. В те времена в определённых кругах началась мода на всё индейское. Она быстро схлынула, но я успела перебраться вслед за зовом духовых трубок в Америку. И вот я здесь.

— То есть ты не застала сражений Триумвирата и местных племён?

— Не застала даже примирения! Разве что самый его краешек. Точнее, в хрониках Триумвирата это называется усмирением, и, как легко догадаться по названию, довольной итогами осталась лишь одна сторона.

Тем временем я добрался до поясницы Фаниэль. Как следует натёр её, спустился ниже, заслужив предупреждающее хмыканье, и пригладил верх соблазнительной полуокружности.

— Не замечал, какие широкие у тебя бёдра.

— О, традиционная индейская юбка хорошо скрывает особенности фигуры.

— Хотя при нашем первом появлении на тебе почти не было одежды. Мельтешение духов оттягивало всё внимание на грудь.

Фаниэль вздрогнула. Откинулась назад, положив голову мне на плечо, взглянула в глаза. Её дыхание обожгло щёку.

— Ты видишь духов прерий без подготовки?

— Тот день стал днём откровений и для меня. Гордишься мной?

— Теперь — чуть больше, — ухмыльнулась она, — Не хочешь попробовать себя на стезе шамана? У тебя дар.

— Я ещё не закончил со спиной, — Мои пальцы упёрлись ей в ложбинку позвоночника, и она нехотя отодвинулась. Я принялся за вторую половину спины.

— Вернёмся к прошлому. Где-то между увлечением музыкой и шаманскими ритуалами зияет пропасть.

— Тут ничего интересного. Я пообщалась с пленными, в обмен на послабления они согласились выдать мне кое-какие секреты, используя которые я смогла впоследствии пожить в свободном племени.

— И как быстро ты пришла к наркотическим дополнениям?

— Практически все духовные практики индейцев включают раскуривание особой травы и поедание кактусов пейота. Я не придумала ничего нового, всего-то увеличила дозировки. Никто не запрещал ритуалам быть весёлыми, особенно если это позволяет проникнуться пониманием.

— Того, что реальность — это один большой сон?

— Я бы назвала её чередой снов. Мы — сны живых, призраки — сны мертвецов, а духи…

— Те, кто снится сам себе?