Экспедиция

Дорога вела вверх по склону и спускалась к развалинам Свердрупбюена[60], к старым строениям, неоднократно разрушенным – сначала сгоревшим во время Второй мировой войны, а потом и снесённым во время учений пожарников в 1980-е годы. Теперь там остались только руины – старые конюшни 1930-х годов и разрушившаяся кирпичная стена.

После развалин Свердрупбюена главная дорога извивалась и обрывалась, а затем продолжалась к Нюбюену по другую сторону Лонгиердалена. Там располагалась гостиница.

Хотя мне предстоял не близкий путь и я могла бы по телефону вызвать такси, я предпочла пройти это расстояние пешком. Небо покрылось облаками, снег в свете фонарей отливал голубовато-белыми оттенками. Но в основном дорога лежала в глубокой тени посреди сугробов. Не успела я пройти совсем немного, как ужасно замёрзла, хотя была одета в длинную толстую пуховую куртку с логотипами спонсоров и норвежским флагом на рукаве. Мне показалось, что я запросто могу встретить белого медведя. Кнут Фьель из администрации губернатора предупреждал, что никогда нельзя угадать маршрут этих опасных зверей, а я шла здесь одна – в зимней тьме и без оружия.

В середине моста через долину я остановилась и посмотрела вверх, в сторону Лонгиера. Наверху как гигантские ледяные ворота возвышалась башня. Внезапно я обрадовалась, что завтра я не отправляюсь с ними на север. В последние месяцы истории о героических деяниях и ужасающие истории об обморожениях и холодной смерти окончательно отрезвили меня – мне уже не хотелось участвовать в экспедиции. Меня удивляло, что Камилла по-прежнему не исключала своего участия в ней. Время от времени она спрашивала меня, найдутся ли деньги, чтобы она могла прилететь на замену, если кто-нибудь из участников заболеет. Я ответила отрицательно, но тогда она призадумалась: а покроет ли страховка дополнительный рейс на вертолёте. Она, как одержимая, не прекращала своих попыток найти выход, чтобы присутствовать на последнем отрезке лыжного похода к Северному полюсу.

Когда я наконец дошла до гостиницы, то почувствовала, что совершенно окоченела и снова проголодалась. Я поела не слишком плотно. Вероятно, с точки зрения пиара это было заманчиво и тематически уместно – предложить знаменитое меню ресторана «Хюсет», но мясо тюленя мне не по нраву. Я отправилась на кухню, пошарила в шкафах и нашла в холодильнике яйца. Сделала омлет, взяла несколько ломтиков хлеба из большого бумажного пакета, налила себе из стоящей на полке открытой бутылки стакан вина. Казалось, что кроме меня в гостинице никого нет. Ни в одном из номеров не горел свет.

Я прошла в наш с Карстеном номер и обнаружила письмо от моих родителей. Наконец-то я собралась прочесть его. Я знала, что они писали его с любовью и душевным теплом – и отправилась в гостиную. Мне хотелось тихонько поплакать. Волна тоски по дому в Варангере едва не накрыла меня с головой. Но ведь экспедиция продлится всего три месяца.

Максимум четыре месяца, если посчитать ещё месяц на всякую шумиху и хлопоты, которые неизбежны после возвращения домой. Но, может быть, и меньше, если Карстен и другие по той или иной причине будут вынуждены прервать поездку. В сущности, тогда я даже не принимала во внимание то, что экспедиция может обернуться катастрофой. Я отогнала от себя эту мысль, страх и фатализм не должны одержать верх. Подобного даже допускать было нельзя – разве такого финала заслужили люди, которые вложили свои капиталы и доверились нам?

Письмо от моего отца был кратким. Но то, о чём писал мой отец, не могло бы мне присниться даже в самых страшных снах. Я буквально застыла. Передо мной стояла тарелка с омлетом, которая постепенно остывала. Уже намного позже я услышала, как рядом с отелем остановилось такси, и пассажиры, которые приехали на нём, с шумом поднялись вверх по алюминиевым ступенькам. Тогда я залпом осушила стакан вина.

То, что сделал Карстен, было настолько чудовищно, что меня буквально захлестнула ярость. Я рассчитывала, что приду в номер, сяду и буду читать письмо от моих родителей, которое мой легковерный отец прислал мне на Шпицберген. Оказалось, что Карстен обманул моих родителей и уговорил их заложить любимый дом моей бабушки. Меня в известность никто не поставил. Разумеется, я бы ни за что на это не согласилась.

Я решила подождать его на кухне и стояла в тени, не включая света, когда они прошли по коридору, болтая без умолку и смеясь. Даже когда служащий гостиницы прошёл, хромая, мимо меня по коридору, я не проронила ни единого слова, даже пальцем не шевельнула. Служащий испуганно уставился на меня, повернулся и поспешил назад в свою комнату у входной двери.

Мадс, Камилла и Карстен, болтая и смеясь, прошествовали прямо на кухню, не заметив меня, стоявшую в тени.