Боже, благослови нас и наш конец света…
Картошка есть картошка, а мясо есть мясо, их испортить невозможно, а приправы, какие получается достать, мы возим с собой. И получается очень даже неплохо.
Вместе с нами столовались еще человек… сорок, а точнее – сорок два, я всегда в таких случаях считаю. И так как речь шла не о настоящем Вегасе с настоящей мафией, а о колхоз-стайл – не подкатить они к нам просто не могли. Это тогда не колхоз получится – без драки с чужаками. Они даже не соображают, что у нас хватит опыта и сил всех их тут положить.
Посматривали на нас, потом подошел один красавец. Из таких, которые из армии возвращаются и после дембеля не успокоятся, пока всех девок в родном селе не перепортят. Красавец.
– Здорова.
Я продолжаю есть.
– Здорова, говорю.
Я поднимаю голову от тарелки и смотрю на него, но ничего не говорю.
– Вы это… по нашей дороге едете.
– Заплатить бы надо.
– Сомяра! – негромко говорю я.
– Аюшки! – Сом поднимает голову от своей тарелки с таким видом, как будто он до этого ничего не слышал и вообще не в теме.
– С нас за проезд требуют.
– Да ты чо? Кто?
– Вот, с колхоза юноша подкатил.
Со всего стола раздается сдержанный, но зловещий смех.
– Разведи по понятиям.
– Ага…
Сомяра аккуратно кладет на стол вилку и нож и в упор смотрит на приблатыканного пацана.
– Кто такой будешь, пацанчик? – ласково спрашивает он. – Как тебя гонят?
Пацан не знает, что ответить (на селе вообще златоустов мало, при серьезной терке они быстро теряются), и отвечает агрессией:
– Тебе какая разница, дядя? Сказано – наша дорога, платить надо – значит, надо…
– Э… за такой базар тебе на любой зоне пику в требуху загонят без дальнейших пояснений. Сразу видно, что зоны не топтал.
– Был я на зоне, че ты гонишь? – возмущается пацан.
– Гонят говно по трубам, а мы с тобой базар трем, – спокойно поправляет Сомяра, – и по какой статье чалился, позволь спросить? По двести тринадцатой?
– Сто пятьдесят восемь, часть два…
– О… это серьезно. Поросенка, поди, с корешами на ферме сыздил, – заключает Сомяра, – а ништяк, авторитетная статья. Еще пара ходок – и, глядишь, коронуют[10].
Снова сдержанный, глумливый и зловещий смех.
– Так вот, племянничек. Если ты зону топтал, значит, понятия должен знать хоть немного. По беспределу никто никому платить не должен. Вот я тебе вопрос и задаю – как тебя гонят, под кем ты ходишь. Если ты не сам по себе, гайдамак[11], а от авторитетных людей с нами трешь, вопросов нет, отбашляем. А если за тобой только твоя деревня, какие базары тут могут быть?
– Слышь, пацанчик, – врубаюсь в разговор я, – вопрос ведь стоит не так, башлять тебе за проезд или не башлять. Вопрос стоит так, что проще – отбашляться и проехать или тебя и твоих бакланов вглухую завалить и тоже проехать. И больше уже никому и никогда здесь ни за что не башлять.
Пацан явно не знает, что и как ответить. И я ему подсказываю. Негромким голосом.
– Возьми с нашего стола пару пузырей и возвращайся за свой стол. Скажешь, мы уже платили…
Ответить он не успевает – раздается едва слышный тоненький свист, от которого кровь в жилах стынет, и тут же, совсем рядом, гремит взрыв…
Взрыв минометной мины. Я знаю, как это бывает, потому что и на стрельбище слышал, и сам разок попал. Но там восемьдесят второй, а это что-то посерьезнее будет. Как бы не сто двадцатый…
Мельком в голове пролетает – два этажа над нами, плюс крыша. Потолок отсюда видно – бетонная плита. Пробьет?
Нет, нельзя рисковать. Завалит – будет песец. Кого-то прибьет – оказаться в блокированном помещении с только что восставшими из мертвых и с одними пистолетами – на фиг надо.
– Валим!
Пистолеты уже у всех в руках. Я слышал только один, одиночный взрыв – значит, не батарея работает. Сто двадцатый за пару секунд не перезарядить, мина тяжелая…
– Стой, ложись!
Мы падаем кто куда – и в этот момент гремит второй взрыв. Уже во дворе. Летят осколки стекол, сжимается сердце – за тех, кто во дворе остался, они ведь без нас не уйдут.
– Пошли!