Эйнемида I. Семена раздора.

– ...и вот, когда войска кеременов дрогнули и побежали, схватили их и поставили перед Указующим. Сказали тут те, кто был с ним: «Погляди, великий, вот Цэнен, царевич кеременов. Нет у тебя врага злее, много раз бился он с тобой, тысячи твоих воинов сразил. Воистину, этот человек достоин тягчайшего наказания. Сие же Сожэн, его брат, он всегда сражался с нами без рвения, а сегодня предался нам и отдал брата в наши руки. Следует быть к нему милосердным, ибо без него не одолеть бы нам сегодня кеременов». Молвил тут Указующий: «Воистину, не могли вы подать совета хуже. Неужели того, кто храбро бился за свой народ я накажу, а предателя помилую? Слушайте же моё решение: Сожэна предать наказанию, какое положено за убийство матери, ибо кто предаёт свой народ – предаёт свою мать. Цэнену дать коня, дать оружие и отпустить, а если будет ему угодно принять Слово и стать на прямой путь, воссядет он подле меня и будет возвышен над многими».

Мягкий баритон рассказчика лучился силой и доброжелательностью. Так мог бы говорить старший брат с младшим – уверенно, спокойно, снисходительно.

– Но ведь предательство врага – полезно. Не лучше ли его поощрять? – спросил мужчина в чёрной тунике стражника.

– Таковы пути старого мира, Бассу. Новый мир тем и отличается от старого, что основан и утверждён на правде и долге. Воин сражается с врагом, правитель – правит государством и устанавливает законы, а обман – удел лазутчика. Торговец нового мира сам укажет покупателю на изъяны своего товара, мельник насыпет муку полной мерой, работник не украдёт и не погубит имущество хозяина, а хозяин справедливо заплатит за труды. Не оттого ли происходит всё горе, что честь в пренебрежении и честность не в почёте? Вместо того, чтобы, честно исполнив свой долг, получить справедливую плату, люди обманывают ради выгоды. Они не понимают, что теряют больше, чем получают, ибо, причиняя зло другому, мы приумножаем количество зла в мире, а ведь и сами в нём живём. Творящий зло подобен тому, кто отравил общий колодец, и теперь сам не может напиться. Высшие алчно угнетают низших, вызывая ненависть. Низшие завидуют высшим, вызывая страх. Cтрах и ненависть приносят беду, а ведь если бы и те, и другие поступали справедливо, они бы избавились от этих чувств. Разве не стала бы их жизнь легче и проще?

– А вдруг Сожэн уверовал? – спросила женщина постарше. – Ведь он наверняка бы принял Слово?

– Вера труса и предателя некрепка, сегодня он верит в одно, завтра в другое. Если он действительно стал на прямой путь, ему следовало уподобиться Толу, сыну вождя астабов. Толу отринул ложных богов и объявил о том во всеуслышанье. Отец разгневался и велел ему славить богов степи, но Толу был твёрд. Тогда вождь казнил сына, но астабов так поразила верность Толу, что они открыли сердца Слову и, изгнав своих вождей, склонились пред Указующим...

– Очень интересное верование, всегда хотел узнать подробнее... – прошептал Диоклет. Оказывается, он очнулся и тоже слушал с необычным для умирающего любопытством. Оторвавшись от завораживающего голоса проповедника, Энекл тряхнул головой и громко прокашлялся. Все обернулись в их сторону.

– Толкователь Палан, – смущённо сказал Галил, – я прошу прощения, что прерываю... Эти люди просят помощи. У них раненый...

– Покажите.

Проповедник встал, и в свете очага стал ясно виден его облик. Приятной наружности мужчина лет сорока, виски и чёрная бородка слегка тронуты сединой, широкое загорелое лицо, прямой нос, тёмные волосы, свободно падающие на плечи. Одет в тёмно-коричневый халат грубой шерсти и кожаные сапожки с острым носком, широкий бледно-жёлтый пояс завязан сложным узлом на боку. Хорагет. Энекл их он повидал немало, когда они наёмничали у прежнего царя.

По знаку Палана, Энекл уложил Диоклета на циновки, и проповедник осторожно отнял плащ от живота.

– Эта рана смертельна, – сказал он, поглядев в лицо Энеклу. В глубине тёмных глаз почудился дремлющий пламень, точно уголёк, скрытый под чёрным пеплом.

– Мы знаем, уважаемый, – ответил Энекл, как мог вежливо. – Поэтому мы пришли к тебе, а не к врачу. Мне говорили, ты целитель.

– Мне очень жаль, но это не так. Я не целитель.

– Но досточтимый Палан, рассказывают, ты исцелил множество людей, я сам встречал некоторых. Разве это не деяние целителя? – спросил Махтеб.

– Да, эти люди стали здоровы, но не я исцелил их.

– Но кто же?

– Тот, кто очищает и приближает, источник света познания. Я лишь толкователь Его учения, проводник Его воли, изложенной Словом и явленной через Указующего Дорогу.

– Хорошо, пускай исцелит он, – нетерпеливо сказал Энекл. – Кто угодно, лишь бы Диоклет был жив. Если надо, мы заплатим.

Среди слушателей Палана пронёсся недовольный ропот, но сам проповедник остался невозмутим.