Эйнемида I. Семена раздора.

Не успел он договорить, дверь распахнулась, и на пороге появился Феспей. Не обращая внимания на бормочущих мидонян, он прошёл мимо них, и в его руке, точно по волшебству, появилась пастушья флейта.

– Так вот, – весело сказал поэт, ещё не дойдя до стола, – начнётся трагедия не с хора, а с музыки. Примерно вот так.

Феспей поднёс флейту ко рту, и на всю таверну зазвучала бодрая мелодия военного марша, но доиграть ему не удалось – сзади обрушился сильный удар, и поэт отлетел в сторону очага, а там, где он только что стоял, очутился давешний кадыкастый мидонянин с багровым от злости лицом.

– Проклятый чужеземец! – прорычал он, захлёбываясь яростью.

Эйнемы, не сговариваясь, вскочили, товарищи кадыкастого недоуменно обернулись, испуганно поднялся со стула пхакатов служка, но быстрее всех оказался Феспей. Он вскочил с пола, и глиняный кувшин, подхваченный со стойки у очага, прилетел точно в обидчика, обильно залив одежду жирным пальмовым маслом. Кадыкастый с рёвом бросился на Феспея, но Энекл преградил ему дорогу, мощным пинком в бедро сбив на землю.

– Мерзавец! Ты за это заплатишь! – завопил кадыкастый, лёжа на полу и держась за ногу.

– Добрые господа, что вы делаете?! – истошно взвизгнул пхакатов служка, но дикий крик кадыкастого: «Заткнись, черномазый!» заставил беднягу испуганно умолкнуть.

– Что вы себе позволяете, чужеземцы?! – давешний щёголь, встал напротив Энекла, другой, толстый, с пышной кудрявой бородой, но без усов, помогал товарищу подняться, ещё двое, помоложе остальных, встали чуть позади.

– Это мы что себе позволяем, варвар? – рявкнул Энекл, собираясь разразиться бранью, но на его плечо легла рука Диоклета.

– Ваш друг начал драку и получил по заслугам, – спокойно сказал он.

– Он засвистел на своей поганой дудке, когда я... – начал кадыкастый, но осёкся, и чуть тише добавил. – В священный для меня момент.

– С чего я должен был знать, священный это момент или нет?! – возмутился Феспей. – Я вас вообще не видел! Есть на свете зрелища и поприятнее!

– Да и с каких это пор шуру луш га-нереб совершают в тишине? – добавил Диоклет

Мидоняне удивлённо переглянулись.

– Откуда ты знаешь наши обычаи? – спросил щёголь.

– Да какая разница! Вы избили и опозорили свободного мидонянина! – гневно воскликнул толстый. – Кто бы ни начал, это не прощается!

– И поделом, – не сдержался Энекл. – Если этот свободный мидонянин ещё раз дёрнется, я оторву ему ногу и проломлю ей его тупую башку...

– Энекл, постой, мы не хотим убивать, – сказал Диоклет.

– Убивать?! – рассмеялся кадыкастый. – Ты, что ли, меня убьёшь, чужеземец?

– Я обещал тебе башку проломить?! – рявкнул Энекл.

– Довольно! Я – Диоклет из Эфера, это – Энекл, мы тысячники царской стражи. Вы правда хотите поднять руку на царского тысячника?

На лицах мидонян отразилось изумление. Они растерянно переглянулись. Щёголь открыл было рот, но его опередил кадыкастый:

– Диоклет, – пробормотал он возбуждённо, – Диоклет из Эфера. Так это ты убил его! Ты убил нашего иллана!

– Не убил! – резко воскликнул щёголь. – Не убил, а спас!

– Послушай своего друга, – сказал Энекл. – Если бы не Диоклет, твоего драгоценного иллана жрали бы до сих пор.

Кадыкастый дёрнулся, но щёголь схватил его за плечо.

– Успокойся Лаш-Ганна. Чужеземец груб, но прав. Не Диоклет из Эфера виновен в том, что случилось, наоборот, он спас его. Ведь так? – обернулся он к товарищам. Те, поколебавшись, ответили согласным ропотом.

– Спас? – растерянно опустил руки Лаш-Ганна.

– Спас, – твёрдо сказал щёголь. – Спас, и мы благодарны. Спасибо тебе, чужеземец, ты проявил милосердие, и мы ценим это. Мы не станем мстить за оскорбление...

Дальнейшие события произошли настолько внезапно, что никто не успел моргнуть и глазом. Обмякший было Лаш-Ганна рванулся так быстро, что застал врасплох даже державшегося настороже Энекла. Мгновение, и он оказался вплотную к Диоклету, а в его руке блеснул запрещённый царским указом кинжал, из тех, что так легко прятать в складках многослойной мидонийской одежды.

– Сдохни чужеземец! – истерически взвизгнул он, ударив кинжалом.

Все онемели от неожиданности, лишь испуганно взвизгнул слуга. Диоклет тихо ахнув, осел на пол, по пальцам его руки, судорожно сжавшейся на животе, хлынули багряные струйки.

Ярость кровавой пеленой застила глаза Энекла. С нечеловеческим рёвом он бросился на безумно хохочущего убийцу и, прежде чем тот успел поднять оружие, огромный кулак тараном обрушился на его шею, сокрушая позвонки. Безвольное, точно тряпичная кукла, тело упало под ноги опешившему толстяку.

Один из мидонян завопил и, выхватив кинжал, бросился в атаку. Перехватив руку, Энекл по-борцовски перекинул нападавшего за спину, под ноги Феспею. Ремень-обманка змеёй вылетел из его руки, тяжёлая медная бляшка сбила горло пытавшемуся что-то сказать щёголю, и несчастный с бульканьем повалился навзничь. Рука толстяка нырнула в скаладки одеяния, но обмотанный меднокованным ремнём кулак вонзился ему в переносицу, проламывая кости. Горячие брызги крови испачкали руку Энекла почти по самое плечо.