Егор Гайдар

Таким образом встречались на «закрытой части семинара» в неурочное время, в столовой или в холле. Тем более что сами условия на спортбазе не предполагали роскошного отдыха в одиночестве или упоения медитацией. В столовой – котлета с компотом, из удовольствий разве что лыжи или сушки в буфете. Но, несмотря на спартанские условия, успевали много.

Вообще кружки, «кружковщина» той эпохи имели целый ряд видовых признаков. Они, разумеется, коснулись и кружка Гайдара. Хотя кружок этот был абсолютно «профессиональный», экономический, в нем наблюдались те же типологические черты, что и в любом московском или питерском кружке той эпохи, включая «театральные студии» или «клубы самодеятельной песни».

Главное, что отличало кружок 70-х или 80-х годов, – его закрытость и атмосфера, порожденная этой закрытостью. Не был исключением и кружок (вернее, кружки) Гайдара и Чубайса.

«Григория Глазкова мы заслали в Москву не для того, чтобы он всякими диссертациями и прочими глупостями занимался, – вспоминал впоследствии Анатолий Чубайс, – а для того, чтобы он попытался найти нормальных людей».

…Кстати, интересный термин: «нормальные люди». Что входило тогда в это понятие на языке кружковцев? Все ли они были «нормальными» с точки зрения обычного советского студента и вообще обычного человека?

Вспоминает Альфред Кох: «Миша Дмитриев меня однажды в начале 80-х привел на семинар, где выступал Ярмагаев. Там говорили об индийской философии джайнизма, о какой-то навороченной математике, об экономике и социальных реформах. У меня осталось от него впечатление какого-то чокнутого профессора, который так углубился в себя, что уже с трудом контактирует с внешним миром».

«Нормальный человек» в терминологии тех лет – это, прежде всего, человек, открытый ко всем формам интеллектуального сопротивления – а эту функцию, повторяем, в ту пору прежде всего несли книги. «Нормальный человек» – не боящийся этих книг, авторов, названий, но главное, не боящийся тем для разговоров, которые порождались этими книгами.

И еще одно безусловное требование: в его интеллект должен был быть вшит некий «порог порядочности». Минимальное условие этого самого «порога» – недоносительство, неспособность к доносительству. Бесстрашие хотя бы до определенного уровня. Честность. Не можешь рисковать – признайся.

Это и был, в первом приближении, обобщенный портрет участника кружка.

Подобная степень закрытости в таких сообществах порождала и другую интересную черту: кружки (именно кружки, а не просто их члены) были склонны к «самокопательству», саморефлексии, «выяснению отношений», бурным личным страстям и даже, увы, интригам.

Это было общим и у диссидентов (почитайте мемуары Сахарова), и у «недиссидентских» кружков. Было и оправдание этой мнительности – «чужих» боялись впускать в свой круг по совершенно определенным причинам. Было очень опасно впустить в свой круг доносчиков, провокаторов, непорядочных людей; это было общим и у веселых бесшабашных каэспэшников, и у «левых» марксистов, и у «правых» экономистов.

И еще одна важная черта кружка 80-х: контраст между временем внешним и внутренним. Если внутри кружка время порой просто летело, люди развивались после каждого прочитанного текста, открывая друг другу всё новые и новые горизонты, то внешнее время ощущалось как нечто замороженное, застывшее, как стоячая вода. Ленивое, медленное, неторопливое время позднего застоя, поздней брежневщины. Это был сладкий, почти кладбищенский уют ниши, интеллектуальной норы, пещеры, где прятались от внешней жизни кружковцы.

В бытовом смысле многие подпольщики жили довольно аскетично, трудно, но при этом и довольно бодро – приспосабливаясь к застывшему советскому миру, они старались украсить его дружбой, отношениями, иронией и весельем.

Так было и у Егора Гайдара.

Уже на третьем курсе он выиграл конкурс студенческих работ, затем, поступив в аспирантуру экономфака, за полтора года написал диссертацию. И уже в 1980 году, как раз тогда, когда диссертация под названием «Оценочные показатели в механизме хозяйственного расчета производственных объединений (предприятий)» была защищена, вышла и первая большая книга Егора, написанная в соавторстве с В. Кошкиным и Ф. Ковалевым. Большинство статистических расчетов делал сам Гайдар. Среди прочего в книге можно было между строк вычитать причины провала некоторых опытов косыгинской реформы. Точнее, даже «провала успехов» – то есть невозможности распространения смелых экспериментов на всю страну. Например, так называемого «щекинского метода», в соответствии с которым на Щекинском химкомбинате с 1967 по 1970 год был установлен стабильный фонд заработной платы, а экономия, полученная благодаря росту производительности труда и высвобождению части персонала, могла использоваться на повышение заработков оставшихся работников.

Но даже в это, самое глухое, самое застойное время в узкопрофессиональной книге Кошкина, Ковалева и Гайдара можно было найти примеры того, как в реальности устроена советская экономика. К какому абсурду она способна привести: