Совершенно другой по направлению мысли философский кружок собирался в доме писателя Юрия Мамлеева. Это были люди, которые заговорили о «конфликте цивилизаций», об особом пути России, о мистике истории. Здесь впервые появились в интеллектуальном контексте молодые философы Александр Дугин и Гейдар Джемаль, писатель Евгений Головин и поэт Игорь Дудинский. Все они заняли крайне антилиберальную, антизападную позицию позднее, в 90-е годы и 2000-е, но тогда все это было «советское интеллектуальное подполье». И все были против советской власти, конечно. Кружок называли «южинским», потому что поначалу он собирался в коммунальной квартире у Мамлеева в Южинском переулке, а потом, после его эмиграции в 1974 году, – уже в других местах и квартирах.
Особый кружок сложился вокруг историка Михаила Гефтера. В него, например, вошел только что вернувшийся из ссылки молодой диссидент Глеб Павловский из Одессы, пострадавший в середине 70-х за свои марксистские прокламации (мы уже говорили, что «творческое», самостоятельное прочтение Маркса в те годы было небезопасно). Здесь разрабатывались новые подходы к историческому мышлению, изучались труды западных историков философии. Сам Павловский среди ярких и опальных московских интеллектуалов того времени называет философа Генриха Батищева, другого философа – Вадима Межуева, футуролога Игоря Забелина, Григория Померанца.
Впрочем, в середине 80-х московские студенты уже не боялись говорить о политике и экономике. Кружок молодых социалистов и анархистов появился на историческом факультете Московского пединститута. В него входили студенты, только что отслужившие в армии, – Исаев, Бабушкин, Шубин, Золотарев. Постепенно он оброс сочувствующими и начал носить гордое имя «Община». По сути дела, это был первый троцкистско-анархический кружок в Москве.
…Когда читаешь воспоминания «кружковцев» разных эпох – в глаза бросается то, как далеко разошлись их дороги. Кто-то остался в оппозиции к власти, кто-то стал ее частью, как, например, активный член кружка «Община», радикальный анархо-синдикалист Андрей Исаев – ныне депутат Госдумы и видный представитель «Единой России».
Активный диссидент 80-х, впоследствии националист и организатор «Фронта национального спасения» Илья Константинов вспоминал:
«Вы знаете, когда началась перестройка… Сначала мы восприняли все это с большим недоверием. Полагая, что, так сказать, это какая-то провокация спецслужб, направленная на выявление скрытых противников режима. Но ситуация развивалась, раскачивалась, в нее вовлекалось все больше людей. И, в конечном счете, группа наших университетских друзей, с которой я вместе учился на экономическом факультете, собралась у меня в кочегарке, и мы приняли решение – выходить на поверхность. И вот в то время были модными так называемые дискуссионные клубы. И возникла идея создать еще один дискуссионный клуб. Под названием “Альтернатива”. “Альтернатива” понятно чему, вот той реальности, советской тоталитарной реальности, в которой мы до этого жили. Мы действительно организовали такой клуб, он действовал в течение нескольких месяцев, там проходили дискуссии в различных домах культуры, где нам удавалось найти помещение. Именно Ленинград, город множества революций и город очень такой, активной диссидентствующей интеллигенции в то время, – стал питательной средой возникновения многих подобных клубов. И вот, был создан этот политический клуб “Альтернатива”, на котором обсуждались самые различные вопросы актуальной политики и экономики, куда приглашались экономисты, социологи, диссиденты активные. Открытые диссиденты».
…Что уж говорить об искусстве, культуре, литературе! Тут была целая плеяда ярких кружков. Наверное, самый яркий и необычный сложился вокруг Ильи Кабакова, в его творческой мастерской на Сретенском бульваре, – туда входили еще молодые Дмитрий Пригов и Владимир Сорокин.
Кружки плодились и размножались. Их количество росло год от года. Дошло до того, что в конце 70-х и начале 80-х годов любой более или менее независимый, молодой и свободолюбивый преподаватель собирал у себя дома студентов, чтобы вместе с ними изучать «что-то альтернативное».
И – в отличие от кружков диссидентских – на них довольно редко обращал внимание КГБ. А если и обращал, то скорее с целью «профилактики», чем прямой репрессии. Люди, не выступающие прямо против советской власти, а лишь что-то «изучающие» и «обсуждающие», как казалось, не были так опасны для системы.
К тому же все они параллельно делали какую-то профессиональную карьеру, были вписаны в советский быт и социум. Пригов, например, работал в главном московском архитектурном управлении, Сорокин – редактором в комсомольском журнале «Смена». Оба получали зарплату, кормили свои семьи (а на что еще им было жить?), на то и был расчет, когда принималось решение о «вегетарианском» характере контроля над всеми ними – хотя, безусловно, все эти подозрительные кружки были на заметке у КГБ.