«Сотрудники органов внутренних дел несут службу всегда со своим табельным оружием, и здесь никаких вопросов нет… И никаких команд о том, чтобы это табельное оружие сдать в дежурные части и нести службу с голыми руками, таких команд никогда не было. Был, правда, момент, когда мы получили информацию, и она, в общем-то, подтвердилась: были две попытки напасть на подразделения органов внутренних дел и захватить их оружие. Попытки так называемого “Союза офицеров” под руководством Терехова. Обе эти попытки были отбиты. Но я тогда действительно начальнику ГУВД, учитывая то, что мы, помимо чисто милицейских сил, достаточно активно используем служащих внутренних войск, дал команду: по возможности сократить личный состав там, где нет острой необходимости держать его на улицах, в общественных местах и перевести его на укрепление подразделений органов внутренних дел, усилить защиту собственную. Чтобы не дай Бог не было нападения на оружейные комнаты. Или попытки расстрелять дежурный наряд, допустим, с тем, чтобы захватить оружие. Вот отсюда, может быть, и пошла эта путаница. А команда была именно такая. Когда отпала необходимость в этом, значит, сотрудники перешли на обычный режим несения службы. А такой момент действительно был: я отдал этот приказ именно с целью предотвращения нападения на подразделения органов внутренних дел города Москвы с целью попыток захвата оружия».
Милиция охраняла свои оружейные комнаты. Армия официально сохраняла нейтралитет. Именно в этот момент – 3 октября – случилось то, что и должно было случиться. Насыщенный порохом воздух взорвался – достаточно было одной искры.
«На 3 октября была назначена большая акция на Октябрьской площади, – рассказывал позднее в интервью депутат Илья Константинов, главный организатор запрещенного «Фронта национального спасения», убежденный враг Ельцина. – Акция была согласована Моссоветом, но запрещена мэром. Тут было такое противоречие, юридический казус. Запрещена и разрешена одновременно. И я приехал на Октябрьскую площадь днем, 3-го числа; там было, наверное, порядка 10 тысяч человек манифестантов. Приехав туда, я не обнаружил никого из организаторов, заявителей этой акции – ни Анпилова, ни коммунистов, никого. Ни одного человека. Мне сказали, что Анпилов и его товарищи уехали в другое место и собираются проводить акцию на другом конце города. А люди остались на площади. Ну и после некоторых колебаний я решил, что людей надо уводить с площади, и опять нам был оставлен, как и 1 мая 1993 года, не закрытым только маршрут по Ленинскому проспекту в сторону площади Гагарина. Я попытался организовать колонну, у меня был мегафон. Построил колонну. Тут мне сказали, что за оцеплением на другой стороне площади есть еще несколько сот человек демонстрантов, которые не знают, что им делать. И я решил через подземный переход перейти туда с мегафоном и дать объявление о том, чтобы люди уходили. Присоединялись к нам и двигались в сторону площади Гагарина. И в этот момент мне повстречался единственный депутат из нашего Верховного Совета, который попался мне на пути. Это был Виталий Уражцев, один из известных тогда активистов. Он руководил организацией бывших военнослужащих “Щит”. И я очень обрадовался встрече с ним. Я передал ему микрофон и попросил его: “Виталий, руководи колонной пока, и пусть она движется по направлению к площади Гагарина, а мы вас догоним”. Спустился вниз через подземный переход, вернулся обратно через несколько минут вместе с людьми и с удивлением обнаружил, что выстроенная мной колонна развернулась и движется в прямо противоположном направлении к Крымскому мосту. И во главе колонны Уражцев. Уже в каске, с мегафоном, который командует: вперед, вперед, вперед. Я подскочил к нему и говорю: “Виталий, что ты делаешь?” Он говорит – мы двигаемся на прорыв. Я говорю: останови колонну! “Уже поздно. Пошел ты!” И повел людей на прорыв. Ну вот, собственно, и всё. Остановить это движение я уже не мог, я понимал, что будет дальше.