Егор Гайдар

Дело было в тех сухих цифрах, которые мало что говорят обычному человеку, – тонны зерна, элеваторы, хлебозаводы, поставки, оптовые цены, целая цепочка административно-торговых отношений, которая перестала работать после распада Союза. А у правительства уже не было тех административных ресурсов, чтобы заставить крестьян (то есть колхозы и совхозы) продать хлеб по старой цене. Это было невозможно.

Но если вы отпускаете оптовые цены – тогда отпускайте и розничные.

В истории с хлебом, да и вообще с продовольствием в период распада СССР есть несколько драматичных эпизодов, которые довольно точно отражают общую картину по стране. В частности, спасение от голода такого города, как Петербург. А там ведь положение было еще хуже, чем в Москве.

«Это было недели через три после нашего прихода… – пишет Нечаев (примерно начало декабря 1991 года. – А. К., Б. М.). – Питерские власти почти в полном составе приехали в правительство буквально со словами: спасите город! Запасов муки там оставалось на неделю, а резервов кормового зерна – дня на два-три. Снабжение города мясом, не считая импорта, в основном базировалось на продукции местных птицекомбинатов. Сама область зерно практически не производит, и все снабжение и мукой, и кормами было ориентировано на централизованные поставки. А они прекратились. Импорт из-за замораживания кредитов почти прекратился (валютный дефолт в СССР, о котором мы писали выше. – А. К., Б. М.). Помню, кто-то из питерских на совещании отчаянно крикнул: “У нас куры дохнут, а потом люди начнут”… Допустить такое в городе, пережившем блокаду, было нельзя. (А в другом городе было можно? Но фраза Нечаева отражает во всей полноте отчаяние ситуации. – А. К., Б. М.)

Мы выслушали их доклад, и все глаза повернулись ко мне: ты председатель (оперативного штаба. – А. К., Б. М.), тебе и решать. А я еще три недели назад – заместитель директора научного института, академический ученый, пусть и занимавшийся проблемами реальной экономики… Гнетущая тишина вдруг буквально повисла в воздухе. Помню, на секунду у меня появилось желание встать, выйти из зала, тихо закрыть за собой дверь и никогда больше в Дом правительства не приходить… Слишком велика была ответственность. До сих пор я благодарен Леониду Чешинскому, бывшему в то время председателем комитета по хлебопродуктам… Он каким-то сдавленным голосом сказал: есть у нас один пароход с американским зерном, который находится сейчас где-то у входа в Балтийское море. Он идет в Мурманск. Там положение лучше, и теоретически мы можем завернуть его в Питер. Но это под вашу личную ответственность и с письменным приказом!.. Я воспрянул духом и немедленно распорядился связаться по специальной связи с капитаном и дать соответствующую команду. Так я впервые в жизни начал заворачивать корабли».

Вот такая была в то время экономика и вот такие навыки нужны были ее министру. Нечаев лично по селекторной связи поговорил с капитаном, и корабль с зерном отправился в Петербург.

Однако отпуск цен (и оптовых на зерно, и розничных) вовсе не означал, что проблемы с продовольствием будут волшебным образом решены сразу и навсегда.

Очереди не исчезали. Дефицит не исчез. Ни в Москве, ни особенно в других городах. Люди или не покупали необходимые товары по таким ценам, или разметали их сразу же после того, как вмешивались власти (а они вмешивались практически везде), устанавливая некие местные «нормы» и «правила», то есть искусственно снижая цены.

Отметим попутно, что те самые талоны на продовольствие, о которых мы так много говорили в предыдущей главе, в Москве и Петербурге исчезли в 1992 году, а вот в других городах – только в 1994—1996-м.

Власти Москвы, например, пытались организовать прямые поставки овощей и фруктов прямо из колхозов, продавая картошку в специально отведенных местах по выходным дням («ярмарки выходного дня» организовал в 1987 году еще Ельцин в бытность первым секретарем Московского горкома; Гавриил Попов и Юрий Лужков их продолжили). Картошку продавали с грузовиков, мешками и ведрами, и к этим грузовикам выстраивались длинные очереди. Сняты были любые ограничения и на торговлю на колхозных рынках. Но все равно это было дорого: и картошка, и мясо на рынке, даже «напрямую от колхозников», подорожали в разы и не всем москвичам и ленинградцам были доступны.

Перечень необходимых товаров, которые отсутствовали в магазинах, по-прежнему оставался довольно длинным.

И тогда на улицах Москвы появились маленькие стихийные рынки. Они возникали везде, где шел с работы и на работу поток людей и где можно было найти хоть какое-то свободное пространство.

Писатель Вячеслав Недошивин, в то время пресс-секретарь Геннадия Бурбулиса, позднее вспоминал: