Эгоистка

– Ты не понимаешь, Даник, – я снова рассмеялась, чтобы скрыть то пустое расстройство, которое всё ещё звучало в моём голосе, – она мой ребёнок. Я люблю её. Я хочу для неё самого лучшего. А значит, я знаю, что она заслуживает лучшего, чем те дерьмовые родители, которые ей достались.

– Неправда. У неё отличная мама.

– У неё дерьмовая мама.

– Ты не дерьмовая мама.

Я должна была уловить раздражение за его настойчивостью, но я этого не сделала.

– Я такая, – откровенно сказала я. – Я могу признать это, хорошо? То, что Давид ужасен, не означает, что я тоже не дерьмовый родитель.

– Ты знаешь, что я, блин, в курсе, каково это, верно?!

Огонь в его голосе потряс меня так, как не должен был.

Дани всегда был вспыльчивым. Не страшным, нет. Злость не заставляла его выходить из себя или применять физическую силу, но, даже несмотря на то, что он стал намного спокойнее и уравновешеннее, чем раньше, этот гнев всё ещё присутствовал.

И у него была веская причина для этого гнева, о чём я знала. Но, видимо, я была настолько сосредоточена на себе, что забыла, почему он так сильно злится.

Но Дани не забыл. Он никогда не мог забыть.

– Ты знаешь, какими были мои родители? – горячо продолжал он. – Ты знаешь. Не может быть, чтобы Эшли не рассказала тебе! Ты знаешь, что я не был в курсе, что родители не должны постоянно кричать на своих детей? Или что дети получают подарки на день рождения? Или что люди должны есть три раза в день? Ты знаешь, что из-за них нас могли убить? Знаешь, что они почти сделали это? Или что они могли позволить CPS забрать нас, но тогда они не получили бы свою долю от правительства, поэтому они позаботились о том, чтобы сделать самый минимум, чтобы удержать нас дома? И ты знаешь, насколько это чертовски низкая планка?

– Я… нет, – тихо сказала я.

– Она была низкой, – его голос дрогнул, не совсем треснул, но уже не был ровным. – Я знаю, какие мои родители дерьмо. Я знаю, каково это, когда кто-то относится к тебе, как к пустому месту. Как будто ты помеха. Как будто ты даже не человек. И я знаю, что Эшли старалась со мной изо всех сил. Ей кажется, что она облажалась, и, возможно, так оно и есть, но она старалась, Кэти. По твоему определению, это делает её дерьмовой сестрой. Ты думаешь, она была дерьмовой сестрой? Потому что я – нет.

Я покачала головой, мои губы дрожали.

– Прости.

– Не стоит, – его щёки покраснели, но ярость в словах начала исчезать, – не извиняйся. Просто не говори, что ты дерьмо, ладно? Знаешь, как много было бы по-другому, если бы кто-то из моих родителей заботился обо мне так, как ты заботишься о ней? Знаешь, что бы я отдал, чтобы в моей жизни был такой человек, как ты?

Я ненавидела то, что он это сказал.

Я ненавидела то, как дрогнул его голос, и искреннюю, душераздирающую честность тона.

Я ненавидела тоску, сожаление, то, как ясно он чувствовал, что что-то упустил, и осознание того, что это правда.

Я не знала родителей Дани, но я ненавидела, что они так поступили с ним, что вот он, спустя годы, не знает, почему ему пришлось пройти через такое дерьмо.

Почему ему так не повезло, почему его не любили безоговорочно, как должны любить каждого ребёнка.

И я ненавидела, я чертовски ненавидела, что это произвело тот эффект, который он хотел. Мысль о том, насколько хуже я могла бы быть в роли родителя, давала неоспоримое утешение.

Какой бы хаотичной и нестабильной была жизнь Блэр, она всегда будет знать, что её любят.

Он не смотрел на меня. Не думаю, что он мог заставить себя это сделать. Я снова посмотрела на его руки.

Они лежали на его коленях, кулаки были сжаты, костяшки пальцев побелели, и я не могла удержаться от того, чтобы не протянуть руку вперёд и не положить её на одну из его рук.

Прошёл удар, всего лишь удар сердца, но всё же. В том, как расслабилась его рука, как разжались его пальцы и вывернулось запястье, чтобы он мог сжать мою руку, была какая-то неизбежность.

– Я не знаю, почему она не хотела меня, – не было никаких сомнений в том, кто такая «она».

Его голос был хрипловатым, в нём слышалось сокрушение, с которым, я знала, он будет жить вечно.

– Может, я этого не стоил.

Я сжала его руку.

– Ты стоил. И сейчас стоишь. Я не знаю, почему или даже как кто-то может не хотеть, чтобы ты был рядом, Дани. Конечно, ты полностью разрушил мою жизнь, но, по крайней мере, моя дочь будет чертовски хорошим барабанщиком.

Это заставило его рассмеяться, как и было задумано. И это заставило его поднять глаза, что не обязательно было намерением, но и не было непреднамеренным.

Это также заставило его глаза встретиться с моими, и это заставило его сделать паузу. Прошло ещё одно биение сердца, потом ещё одно, а потом он поцеловал меня.

Это было не то, чего я ждала. Совсем нет.

Но тот факт, что это не было нежелательным, ну… Это было проблемой.

В тот первый удар сердца я никак не отреагировала. Я застыла в своей неуверенности, мой разум был пуст.

Его дыхание было тёплым, а губы – мягкими, маняще-сладкими, что вызвало во мне прилив электричества, и я закрыла глаза.

На втором ударе сердца я поцеловала его в ответ, и он воспринял это как знак.