Эгоист

— Уильям? — послышался рядом ее озадаченный голос.

Уильям моргнул и почувствовал, как теплая волна разливается по всему телу от того, с какой легкостью и непосредственностью она стала называть его по имени. И стоять рядом с ним. И беседовать. Как будто рухнула какая-то стена, которая всё это время стояла между ними. И всё благодаря вчерашнему вечеру, когда ему явилось не только ее знаменитое упрямство. Но и затаённый намек на то, что он был ей небезразличен. На самом деле она явила ему гораздо больше, как и свою беззащитность и хрупкость, которые он намеревался сберечь.

Подав ей руку, Уильям улыбнулся ей.

— Поедем в экипаже или прогуляемся?

Она спокойно встретила его взгляд.

Боже, да, между ними ничего не должно было стоять!

— Прогуляемся.

Он обожал, когда она произносило то, что совпадало с его желаниями.

Они вышли в новый теплый день, который уже не казался таким невыносимым. Горничная Нэнси семенила позади них, чтобы не мешать. Чувствуя на своей руке нежную руку Шарлотты, Уильям повел ее по Гросвенор-сквер, повернул налево на Дьюк-стрит и пошел вдоль дороги, которая должна была привести их прямо к Оксфорд-стрит.

Поразительно, снова он шел на обыкновенную прогулку, только испытывал при этом такое воодушевление, как будто шел на собственную коронацию. И всё это только благодаря тому, что рядом с ним шла Шарлотта.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, на самом деле волнуясь за нее.

— Хорошо.

Украдкой взглянув на нее, Уильям с облегчением заметил, как здоровый румянец возвращается к ней.

— Я же говорил, что прогулка поможет.

Она вдруг поразила его, повернула голову к нему и… улыбнулась. Так нежно и осторожно, что он едва не споткнулся. Господи, Уильям был потрясен, потому что никогда бы не подумал, что она может улыбнуться ему просто потому, что хотела этого. Оттого и была ее улыбка такой завораживающей и бесконечно особенной. Он никогда не видел ничего прекраснее. И никогда у него не кружилась голова просто от того, что он пытался сделать приятное женщине. Не в постели.

— Да, кажется, ты был прав.

Да, кажется, мир сошел с ума, раз она соглашается с ним, но это было потрясающе. Снова на него нахлынуло то, что он всегда испытывал в присутствии Шарлотты: будто море ему было по колено, а все горы легко преодолеваемы. И что он не один во всем мире. Удивительные ощущения.

— Я рад, что тебе стало лучше.

Она продолжала смотреть на него, тревожа душу.

— Почему ты заговорил о бритвенных принадлежностях? — вдруг спросила она, нахмурившись. — Я думала…

— Что я заведу тебя в магазин для лент или перчаток или шалей или что вы там любите покупать?

Шарлотта вдруг округлила глаза и спустила взгляд на его… бакенбарды.

— Боже, неужели вчера я спросила о них?

Уильям почувствовал, как что-то стиснуло ему грудь. Сжав ей руку, он поборол потребность так же сжать ее в своих объятиях.

— Может, я куплю измеритель, чтобы соблюдать определенный угол, — произнес он с лукавой улыбкой. — Какой кстати должен быть этот угол? Шестьдесят, семьдесят градусов?

Шарлотта смотрела на него в каком-то ласковом ужасе, а потом… просто рассмеялась. Уильям застыл, не в состоянии сделать и шаг. Потому что не думал, что может заставить ее смеяться, потому что никогда не слышал ее дивного смеха, от которого завибрировало у него в груди, а желание прижать ее к себе стало просто нестерпимым.

— Ты просто невыносим, ты знаешь об этом? — ласково произнесла она, немного успокоившись.

Уильям смотрел ей в глаза и думал о том, что хочет быть невыносимым только для нее.

— Это плохо? — прошептал он, начиная задыхаться.

Она вдруг стало серьезной и покачала головой.

— Нет, конечно нет. — На этот раз она зашагала первой и повела его за собой. — Кто научил тебя бриться? Наверное, камердинер?

Уильям вдруг обнаружил, что вся веселость и радость покинули его, а на их место воцарилось нечто тяжелое и вековое.

— Нет, — едва слышно ответил он.

Шарлотта удивленно посмотрела на него.

— Нет?

Он не заметил, как сжал зубы.

— Мой отец.

На этот раз Шарлотта нахмурилась, обнаружив, как он не только бледнеет, но и напрягается так, что она могла поклясться, что держит не его руку, а тяжелый камень. Несколько раз он упоминал отца в их разговорах и всегда в неприятном или яростном контексте. Особенно в ту ночь, когда его ранили. И теперь, увидев в нем эту перемену, ей… стало тревожно и неспокойно за него. Потому что она никогда бы не подумала, что есть что-то, что причиняло ему… боль. Настоящую и глубокую душевную боль.

— Ты не был дружен со своим отцом?