Его Высочество Пиц. Узы

– Аликс, любимая! – По лицу Павла, который не отходил от постели больной уже несколько суток, заструились слезы облегчения. – Ты меня слышишь? Все будет хорошо, теперь ты поправишься. Непременно поправишься!

Жена перевела на него глаза. Казалось, взгляд ее стал осмысленным. Она смотрела на супруга с невероятной теплотой и любовью, как будто хотела выразить все, что не могла раньше объяснить словами. Подходящих по глубине слов просто не существует ни в одном языке мира.

– Она меня слышит! – возликовал Павел.

Родственники и святой отец, молящиеся рядом, просияли. От переизбытка чувств старший брат прижал к себе свою супругу и поцеловал в макушку. Элла по инерции тихо всхлипывала. Из-за четырехдневного плача у нее опухли глаза и отекло лицо.

Лишь врачи вокруг стояли хмурые.

Вдруг тело несчастной Аликс выгнулось дугой. Голова запрокинулась назад, ноги резко вытянулись. Будто кто-то невидимый пытался поднять ее с кровати за талию, но затылок и пятки тянули ее мертвым грузом к земле. От неожиданности Павел вскрикнул и отшатнулся. Тут же подбежали доктора. Красовский попросил Сергея увести брата.

– Аликс! Аликс! – Пиц рвался назад в комнату, где врачи пытались остановить опистотонус массажами и компрессами.

У бедняжки снова начались судороги.

– Профессор, что это? – Сергей улучил минуту узнать реальное положение вещей у Красовского, пока брата не было рядом.

– Ваше Высочество, боюсь, началось поражение мозга…

– Значит ли это… – Сергей пытался сохранить внешнее спокойствие, но голос предательски дрогнул. Он не мог произнести страшные слова по отношению к милой, любимой всеми девушке, молодой маме двух прелестных малышей.

Профессор лишь скорбно кивнул, подтвердив пугающее предположение Великого Князя.

– Господи, что же будет с Павлом!

Еще через сутки наступил коллапс, и в три часа ночи освобожденная от болей, страхов и тягот земной жизни греческая принцесса легкой поступью покинула мир хаоса и страданий. Отмучилась.

Глава IV

I

Солнечное Ильинское накрыло мглой горя.

Король и королева Эллинов прибыли в имение Сергея через час после смерти дочери. Мать лишилась чувств, увидев бездыханное тело Аликс. Отец не скрывал слез. Все рыдали, не в силах понять, отчего жизнь была так жестока к ним.

Только врачи, несмотря на всеобщий шок, полностью охвативший поместье, продолжали делать свою работу. Они провели вскрытие и подтвердили диагноз Красовского – почки были полностью разрушены, кроме того обнаружилась врожденная сердечная недостаточность. Доктора выдали Сергею Александровичу инструкции, как ухаживать за новорожденным, которого горюющие родственники пока оставили на попечение нянек и акушерок.

Павел не ел всю неделю, превратившись в собственную тень. На лице остались лишь глаза, которые напоминали два огромных океана боли, где постоянно плескались соленые волны. Сергей сходил с ума от волнения за брата, который, казалось, не переживет еще одного страшного удара судьбы. Да кто, вообще, способен справиться с таким горем? Почему судьбе было угодно бить именно Пица? Он не выглядел достойной жертвой – хилый, болезненный, тонкий, как тростинка, которую этим шквалом несчастий легко было сломить.

– Это моя вина! – сквозь слезы в голосе Павла ярко звучала злость на самого себя. – Я несу смерть всем, кто меня любит!

– Пиц, в этом никто не виноват! К несчастью, такое случается… Помнишь Мещерскую, в которую Саша был влюблен до женитьбы на Минни? Она умерла при родах от таких же осложнений… А Костина Мавра вон – настоящая машина делать детей, сущий инкубатор, плодится и плодится, и ничего с ней не делается, – Сергей старался говорить тихо, монотонно, чтобы хоть немного успокоить брата.

– Тебе меня не переубедить! Взгляни на факты – Мамá, Папá, Аликс… и даже Татьяна Юсупова, она ведь тоже была в меня влюблена… – Брата сотрясла новая волна рыданий.

– Тогда бы я первый должен был умереть, ведь я люблю тебя, пожалуй, больше всех! А теперь, поверь, еще сильнее, еще нежнее, чем когда-либо. Я страдаю с тобой твоим страданием, тоскую твоей тоской… Ежели было бы возможно, я бы забрал часть твоей боли, чтобы тебе было хоть немного легче!

– Все, кто мне дорог, будто отмечены печатью смерти. Будто все они уже отразились в глазах ангела бездны! Тебе не нужно меня любить! Никому не должно меня любить, потому что в этом кроется смертельная опасность!

– Дорогой мой, мы все здесь временно… На все воля Божия! Мы можем лишь надеяться, что, когда придет время, мы встретим всех так нами горячо любимых рядом с Господом!

Но Павел не хотел слушать брата.

– За что мне такие муки? Почему меня лишают всех, кого я люблю? За что Господь меня так наказывает?

– Цып, мой бедный Цып… – в ту минуту отчаянного горя, с Павлом бесполезно было говорить, особенно о смирении и покорности воле Господа.

– Тогда почему все будут счастливы здесь, а я только там? Почему я обречен здесь на одиночество и вечную скорбь? – кричал Павел.