Единоборец

Они надевают мне наручники и пересаживают меня в патрульную машину. За углом у них стояла еще одна, в которой грелся сонный полицай. Автоматчики остаются на месте, видимо, они кого-то ждут. Со мной едут двое. Один садится за руль, другой со мной на заднее сиденье. Он сразу же закрывает глаза и начинает дремать. По всему видно, что меня не приминают всерьез. Уж точно не боятся. По приезде в участок меня старательно изобьют, а потом бросят в холодной камере до утра. И лишь через несколько дней они начнут выяснять, почему отсутствует мой чип. Но, если до сих пор Фемида не знала моего точного расположения, теперь она получила эту информацию из полицейского рапорта. Поэтому я очень сомневаюсь, что мы доберемся до участка. Сейчас что-то произойдет.

Я незаметно протаскиваю кисти сквозь кольца наручников. К счастью, у меня не отобрали «рогатку». Скорее всего, полицейские решили, что это пистолет. Они видели лишь кобуру и не обратили на нее внимания. В наше время убить человека из пистолета почти невозможно. Самое больше, на что способна пуля – причинить боль. Две или три умело выпущенные пули – совсем другое дело. Здесь уже возможны повреждения, опасные для жизни. Но Фемида хранит наши жизни и предотвращает намеренное или случайное убийство человека человеком. Поэтому пистолет в кармане или в кобуре – такая же нормальная личная вещь, как зажигалка или расческа. Я разминаю пальцы и расстегиваю кобуру.

Сейчас машина идет по той части города, которая мне смутно знакома. Смутно – потому что прошло двадцать лет, все детали стерты и размыты – не только из-за этого провала времени, но также из-за того, что я стал смотреть на вещи совершенно по-другому. Вот эту стелу я определенно узнаю: памятник месторождению железной руды, которое когда-то было крупнейшим в Европе. Огромный неровный кусок металла, поставленный на тончайшем, почти невидимом нейтронном столбике. Включается рация.

– Что? – спрашивает полицай. – Не может быть! У меня задержанный. Да, парень без чипа, я ведь сообщал. Да нет же, они без нас разберутся!

Он бросает рацию.

– Что такое? – спрашивает напарник.

– Едем на угол Шахтерской и Индустриальной. Там авария. Столкнулись два рудовоза.

– Пустые?

– Полные.

– А что с этим делать?

– Пусть пока посидит с нами.

– Мне направо, – говорю я. – Вон там повернете направо, козлы.

Машина притормаживает.

– Колян, врежь этому уроду за меня, – говорит полицай на переднем сиденье.

Колян пытается это сделать, но я ломаю ему запястье. Каждый полицейский, насколько я знаю, имеет, как минимум, две батареи, причем очень большие. Так что запястье срастется через пять минут. Передний полицай пытается ткнуть меня в лоб болевым шокером, эта какая штука, которая временно блокирует внутренний контроль над болью. Я уворачиваюсь и бью его в висок. Порядок, этот работничек вышел из игры. Вышвырнув обоих, я перепрыгиваю на переднее сиденье. Максимальная скорость этого драндулета – около двухсот семидесяти, в режиме ручного управления. При управлении со спутника – триста пятьдесят. Я выжимаю из машины все, что можно. Бросаю ее на проспект Горняка, потом наискосок через площадь Нефтедобычи, несусь через парк Президентов, где до сих пор сохранилась знакомая мне с детства стена с рельефными портретами всех пятидесяти трех президентов России. Где-то здесь была школа, в которой я отучился целых три класса. Я вылетаю на улицу Труда и проношусь по ней три квартала, прямо по рельсам, которые проложены посредине. Машину жутко трясет, не спасает даже гравиподвеска. Приходится притормозить: стоит попасть в резонанс со шпалами, и машина вообще развалится. Но я уже на месте. Бросаю машину и ныряю в старую арку. Двор пуст, как никогда не был пуст раньше. Многое изменилось со времени моего детства.

Тогда я жил в доме триста втором. Эта серая семиэтажная коробка еще до сих пор заселена людьми. Придется быть осторожным, чтобы никто не пострадал. Я пробираюсь через дворы, потом захожу в одну из пустых квартир в доме напротив, чтобы сориентироваться. Сквозь выбитое окно прекрасно видна улица и нужный дом. У подъезда две машины. Ждут.

И вдруг я слышу шорох.