Эдера 2

— Отец, это слишком банально, чтобы я отвечал на подобные вопросы, — недовольно поморщился младший дель Веспиньяни. — Я ведь не какой-нибудь школьник или студент, не сделавший уроки или не выучивший лекцию профессора, а ты не классный наставник и не университетский педель... И вряд ли мне помогут твои нравоучения о том, что надо смириться, что надо жить такой жизнью, которая нам дана, — он поневоле скопировал недавние интонации отца,— и все такое в этом роде...

— Знаешь, нет, наверное, занятия глупее, чем попытаться опровергнуть ошибки окружающих, пусть даже и близких тебе людей чьим-нибудь, не обязательно собственным жизненным опытом, — заметил Клаудио. — Есть такое предание о святом Франциске,— продолжил он, — о том самом, который основал знаменитый монашеский орден францисканцев... Однажды зимой Франциск шел с братом Львом из Перузы к Порцинокюлю: было так холодно, что они дрожали от стужи. Франциск позвал Льва, который шел впереди, и сказал ему: «О брат Лев, дай Бог, чтобы наши братья подавали на всей земле пример святой жизни: запиши, однако, что не в этом радость совершенная». Пройдя немного далее, Франциск опять позвал Льва и сказал: «И запиши еще, брат Лев, что если наши братья будут исцелять больных, изгонять бесов, будут делать слепых зрячими, или будут воскрешать в четырехдневно умерших, — запиши, что и в этом не будет радости совершенной». И, пройдя еще далее, Франциск сказал Льву: «Запиши еще, брат Лев, что если бы все наши братья знали все языки, все науки и все писания, если бы они пророчествовали не только про будущее, но знали и все тайны совести и души,— запиши, что и в этом нет радости совершенной». Пройдя еще далее, Франциск вновь позвал Льва и сказав:

 «И еще запиши, брат Лев, овечка Божия, что, если б мы научились говорить на языках ангельских, если бы мы узнали течение звезд, и если бы нам открылись все клады земли, и мы познали бы все тайны жизни птиц, рыб, зверей, всех животных, людей, деревьев, камней и вод,— запиши, что и это не было бы радостью совершенной». Тогда брат Лев сказал Франциску: «В чем же, брат Франциск, радость совершенная?..» А Франциск отвечал: «А вот в чем: в том, что если когда мы с тобой придем в Порционкюль грязные, мокрые, окоченелые от холода и голодные, и попросимся пустить нас, а привратник скажет нам: «Что вы, бродяги несчастные, шатаетесь по свету, соблазняете народ, крадете милостыню бедных людей, убирайтесь отсюда!..»,— и не отворит нам ворота, и если мы тогда не обидимся, и со смирением и любовью подумаем, что привратник прав, и мокрые, холодные и голодные пробудем в снегу и в воде до самого утра без ропота на привратника, — тогда, брат Лев, овечка Божия, только тогда будет радость совершенная...» — закончил Клаудио непривычно прозвучавшим в его устах менторско-назидательным тоном.

Молодой граф, чтобы не обидеть отца, ни разу не перебил его во время рассказа этого поучительного эпизода из жизни популярного в Италии святого, но когда Клаудио наконец-то закончил свое повествование, произнес:

— Отец, я ведь не стремлюсь стать святым... Так что ты, наверное, просто напрасно распалялся, ты лучше бы рассказал мне о чем-нибудь таком...— он, не найдя нужного выражения, щелкнул в воздухе пальцами,— ну, веселом, что ли...

— Стало быть, ты не согласен с тем, что надо смириться и не строить воздушных замков? Ты ведь пойми, — Клаудио вновь перешел на первоначальную тему разговора, — ты пойми, Сильвия, как это не жестоко прозвучит — мертва, и ее уже не воскресишь...

Отторино хотел было что-то возразить, но в последний момент, решив не спорить с отцом, которого было трудно в чем-нибудь переубедить, только промолчал...

Клаудио с дороги утомился, и потому, после завтрака уединился в каюте — подремать.

А Отторино, усевшись за руль своего «феррари», направился привычным маршрутом — в палаццо.

Эдера уже позавтракала и собиралась куда-то уходить. Заметив Отторино, она улыбнулась — и, как показалось последнему, виновато:

— О, извините, я не составлю вам сегодня компанию...

— То есть?

— Я с детьми уже позавтракала...

— Ну, компанию можно составить не только за завтраком,— ответил дель Веспиньяни.

— Хотите что-нибудь предложить?

— Разумеется. Но пока я не забыл: сегодня рано утром звонил ваш муж...

По тому, как резко дернулась Эдера после этих слов, по тому, как заблестели ее глаза, Отторино понял, что значит для нее Андреа.

— И что же? — спросила Эдера, невольно подавшись корпусом вперед.

— Он сказал, что закончил работу, и сегодня должен вернуться...

Эдера улыбнулась.

— О, слава Мадонне!

— После обеда я пошлю за ним самолет,— произнес Отторино, вздохнув, будто бы это — послать за синьором Давила самолет было для него так неприятно.

— Спасибо...

Настроение Эдеры резко улучшилось.

«Какая же я глупая,— принялась ругать она саму себя, — сегодня рано утром... испугалась какого-то скрипа за окном. И сразу: предчувствия, нехорошие предчувствия, сразу же принялась внушать себе, что это — какое-то предзнаменование... Да, прав был Андреа, когда утверждал, что я становлюсь очень мнительной».