Эдера 2

— Хорошая поэзия никогда не может писаться человеком, довольным своей жизнью. Как и сонеты Петрарки — мне почему-то все время кажется, что он был очень одинок и несчастлив в любви...

Эти слова Отторино почему-то очень сильно запали ей в душу.

И сегодня, в преддверии радостной встречи, она совсем не хотела думать о нем; воспоминания об Отторино, его образ, его слова, интонации, все это будило в Эдере какие-то смутные предчувствия чего-то нехорошего, все это делало ее несчастной...

«Видимо, это потому, — подумала Эдера, — потому, что теперь я не могу думать о несчастьях, об одиночестве других...» 

Она, поднявшись со своего места, взяла с ночного столика фотографию Андреа и нежно улыбнулась.

— Скорее бы ты приехал...

Но в тот же самый момент перед ней почему-то возникло лицо дель Веспиньяни, и отчетливо вспомнились его недавние слова о том, что он, наверное, всю жизнь останется одиноким...

Раздумья Эдеры прервал бой огромных напольных часов, стоявших в углу — они пробили десять, а это значило, что наступало время завтрака.

— Эдерина, Лало! — позвала Эдера детей, игравших в соседней комнате, — быстро мыть руки и вниз, в столовую!

Эдера знала, то там, внизу она и сегодня обязательно встретит Отторино...

Часто, очень часто одной из потаенных дорожек, по которой любовь коварно подкрадывается в сердце, часто бывает гордое и радостное сознание того, что ты очень нужен какому-то другому человеку.

Такое чувство особенно легко покоряет сердце настоящей женщины, ибо оно, как ничто другое удовлетворяет, во-первых, ее постоянной потребности вершить добро (любая женщина признает это), а во-вторых — ее тщеславие (большинство женщин это отрицает).

Чувство это настолько сильно и непоборимо, что иная женщина с благородным сердцем подчас избирает не того, кто ей мил, но может обойтись без нее, а того, кто, может быть любим ею меньше или не любим вообще, но больше нуждается в защите или опеке.

И разве не в этом сущность святого чувства материнства?..

Ах, если бы взрослый сын всю жизнь оставался маленьким птенчиком!..

Ах, если бы он всегда был рядом с матерью, если бы он всегда был послушным и внимательным!

Ах, ах...

Многие женщины с материнским сердцем любят наделять мужчину, чья любовь так и взывает к ней, многими достоинствами; она инстинктивно стремится наделять его всем тем, что хотела бы видеть в нем...

То же самое и мужчина — если он любит ту или иную женщину, то очень часто наделяет ее теми достоинствами, которых у нее нет и в помине — и прежде всего, взаимностью...

Наверное, Эдера, попытавшись проанализировать свои чувства к Отторино, никогда бы не призналась даже в том, что она испытывает к графу глубокую симпатию, как к мужчине — чувство это возникло чисто подсознательно, и потому Эдера еще не могла, разобраться в себе.

Ну, приязнь, ну, уважение, ну, конечно же — благодарность.

Но не симпатию — тем более, не как к гостеприимному хозяину, а именно как к мужчине.

Да, Эдера прекрасно понимала, что Отторино ищет ее общества, и в глубине души, подсознательно ей было лестно ощущать, что она нужна еще кому-то, кроме Андреа. И, может быть, по этой причине не замечала — точнее, старалась не замечать того, что ухаживания дель Веспиньяни начинают носить не только дружеский характер.

Эдера постоянно убеждала — прежде всего, саму себя в том, что в этом, в знаках его внимания, нет ничего дурного, и что если дель Веспиньяни так одинок (а это обстоятельство подмечала не одна только Эдера), то не будет ничего дурного, если они будут видеться чаще...

Наутро привычный распорядок дня дель Веспиньяни был нарушен — к нему приехал отец.

Клаудио дель Веспиньяни никогда не предупреждал о своих визитах; он считал, что это совершенно излишне.

— В любом случае человек, к которому я собираюсь в гости, начинает готовиться, начинает ломать голову над тем, как лучше меня принять, — объяснял он, — у него начинается головная боль, он думает, как меня развлечь, как уделить мне время... Зачем? Лучше всего появляться неожиданно.

— Но разве у такого человека не появляется головная боль, не появляются заботы тогда, когда ты его не предупреждаешь о своих намерениях? — обычно спрашивал Отторино.

— Разумеется, не без этого, — отвечал ему в подобных случаях отец, — но забот все-таки меньше... Это тоже самое, как зубная боль или ты вырываешь зуб сразу, внезапно, или долго мучишься, готовишься, и боль твоя от этого только усиливается...

Когда Клаудио появился на яхте, Отторино уже поднялся. Сидя за столиком, он без удовольствия пил свежесваренный кофе.

— Здравствуй, сын, — с улыбкой поприветствовал его Клаудио.

— Здравствуй, — поздоровался Отторино, нимало не смутившись внезапным появлением отца — он давно знал его привычку появляться внезапно, и потому при появлении Клаудио даже бровью не повел.

Внимательно посмотрев на серо-пепельное лицо Отторино, Клаудио заметил:

— Опять не спал ночью?

Молодой дель Веспиньяни вздохнул.

— От тебя ничего не скроешь...

— А зачем скрывать что-нибудь от отца? — вполне резонно удивился Клаудио.

— От отца только и надо скрывать,— лениво ответил Отторино, доливая кофе.