Эдера 2

Усевшись за компьютер, которым Отторино владел виртуозно, он быстро вошел в директорию «Палермо», через несколько минут он уже просматривал полосы сицилийских газет, появляющиеся у него на мониторе.

Наконец, остановив свой выбор на одной, он вновь обратился к библиотекарше.

— Простите, синьора, могу ли я получить ксерокопию этой газеты?

— Конечно, конечно...

— Сколько вы хотите экземпляров? — осведомилась библиотекарша.

— Один... Нет,— Отторино, немного подумав, произнес: — Пожалуй, два.

— С вас пятьсот лир, синьор,— произнесла библиотекарша.

Спустя несколько минут ксерокопии интересующей Отторино газетной полосы была у него.

Вежливо поблагодарив синьорину, Отторино быстро спустился к своей автомашине.

Теперь, когда такая уничтожающая, страшная улика лежала у него в кармане, настроение дель Веспиньяни резко улучшилось.

Да, теперь граф был уверен или почти уверен, что он выиграет эту, как сам он недавно выразился в приватном разговоре с Росси, «партию» у Андреа.

Неожиданно ему стало очень жаль соперника — мало того, что этот человек, вне всякого сомнения — честный и благородный,— невинно пострадал, мало того, что ему пришлось испытать столько томительных часов в тюрьме, так в довершении ко всему он получит крупные семейные неприятности, и неизвестно, чем они закончатся для него.

Наверняка, если Эдера узнает об этом, она бросит Андреа — ведь большинство женщин на ее месте поступило бы именно так!

Однако усилием воли граф подавил в себе жалость к Андреа.

«Теперь уже поздно что-нибудь менять,— подумал он, рассеянно глядя в окно,— теперь все мосты сожжены, и я не успокоюсь, пока Эдера не станет моей... Да и не хочу я их восстанавливать, эти мосты...»

Когда эйфория от встречи с Андреа улеглась, и все его злоключения были, наконец-то, рассказаны (разумеется, Андреа рассказал Эдере далеко не все), Эдера, извинившись, сказала:

— А теперь вы, мужчины, можете поговорить обо всем, а я пойду немного полежу... Что-то я себя очень скверно чувствую... 

 Действительно, выглядела Эдера в тот день хуже не придумаешь: от бессонных ночей глаза ее ввалились, явно стало пепельно-серым.

Виновато улыбнувшись, она еще раз извинилась и пошла в спальню.

Таким образом, теперь Манетти и Андреа остались в двоем.

— Знаешь, — произнес сыщик, глядя своему приятелю прямо в глаза, — мне кажется, что ты что-то недоговариваешь, Андреа...

Тот виновато опустил голову.

— Да.

«Наверное, будет лучше, если я обо всем расскажу Манетти, — подумал Андреа, — ведь это мой хороший товарищ, он так мне помог когда-то... К тому же он — какой-никакой, но сыщик. И, может быть, он поможет мне все это прояснить...»

— Ты что-то скрываешь от меня, — продолжал Манетти, пристально вглядываясь в глаза Андреа.

— Да, но у меня есть на то причины,— вздохнул Андреа. — Ты сам, кстати, не видел тот телерепортаж?

В котором говорилось об аресте Альберто Барци- «и, то есть — тебя?

— Ну да...

Сыщик отрицательно покачал головой.

— Не видел.

— А откуда ты знаешь о нем?

— Эдера рассказала...

Андреа насторожился.

— А больше она тебе ничего не рассказывала?

— О чем?

— Ну, — он запнулся, подыскивая точную фразу,— ну, об обстоятельствах этого ареста?

— Не-е-ет,— протянул сыщик,— а почему это тебя так интересует?

Андреа облегченно вздохнул.

— Тут долгая история...

— Надеюсь, ты расскажешь мне? Или у тебя от меня какие-то секреты?

Немного помедлив, Андреа собрался с мыслями и, печально глядя перед собой, произнес:

— Ну, слушай...

И он поведал сыщику то, что недавно, несколько часов назад говорил Отторино в салоне «сесны»...

 Вернувшись на яхту, Отторино заперся в своей каюте и, подойдя к письменному столу, выдвинул ящик тумбы и извлек оттуда бювар с письменными принадлежностями, бумагой и конвертами.

Еще раз перечитав заметку об аресте Барцини, граф с удовольствием посмотрел на фотографию — ксерокс сделал ее еще более рельефной; во всяком случае лицо Андреа, снятое крупным планом, ему понравилось.

— Да, синьор Давила, — прошептал Отторино, — нелегко теперь вам придется...

Взяв красный маркер, граф очеркнул заголовок и, аккуратно сложив его в конверт, запечатал.

Теперь оставалось написать адрес палаццо, имя и фамилию адресата.

Когда дело было сделано, дель Веспиньяни, отложив запечатанное послание, задумался...

Теперь надо было хорошенько продумать — стоит ли писать обратный адрес, и вообще, кто мог отправить Эдере это письмо.

Ну, конечно же — не он, не граф дель Веспиньяни — это было бы просто неприличным; он, Отторино, человек с безупречной, кристальной репутацией, никогда бы не мог пойти на подобное.

Влезать в чужие дела?

В чужую семейную жизнь?

Да кто угодно, кто угодно мог это сделать, но только не он!

«Лучше всего вообще ничего не писать,— подумал дель Веспиньяни,— тогда можно будет подумать на кого угодно... Мало ли в мире найдется недоброжелателей, которым захочется разрушить чью-либо семейную жизнь? Как справедливо заметил сегодня Андреа мир не без добрых людей. Все правильно...»