Эдера 2

Вскоре появились заключенные, которые должны были участвовать в процедуре опознания. Карабинеры построили их вдоль стены, Андреа встал вторым справа.

Конечно же, эта процедура достаточно унизительна для всякого законопослушного человека, Андреа не был исключением, но что оставалось делать?

Это был единственный шанс доказать следователю, что тот ошибся, что он — ни Альберто Барцини, за которого его приняли, а Андреа Давила...

После того, как заключенные построились, дверь в комнату за полупрозрачной перегородкой открылась, и там погас свет. По звуку шагов Андреа догадался, что туда вошли какие-то люди — видимо, те самые, которым предстояло его опознать среди остальных пятерых.

Андреа совершенно не волновался — он был уверен, что через несколько минут Гвадонини сконфуженно попросит у него извинений, и он выйдет на свободу.

 Иногда стоявшие рядом — с двух сторон — карабинеры отдавали команды:

— Стойте прямо...

— Смотрите перед собой...

— Не отворачивайтесь...

«Ну, ничего, надо немножко потерпеть,— успокаивал себя Андреа, выполняя все команды надзирателей, — ничего страшного, еще немножко осталось...»

Однако спустя пятнадцать минут синьор Гвадонини, очень довольный собой, вышел из той комнатки и, отпустив остальных заключенных, весело посмотрел на Андреа.

Тот с надеждой в голосе спросил:

— Ну, надеюсь, теперь вы убедились?

— И после всего этого вы еще собираетесь продолжать валять дурака, синьор Барцини?

У Андреа от удивления глаза полезли на лоб.

— ...?

— Все свидетели в присутствии синьора прокурора и понятых в один голос заявили, что синьор Барцини — крайний справа,— ответил следователь.

— Послушайте! — воскликнул Андреа, вне себя от гнева, — это что — скверная шутка?! Розыгрыш?! Если так, то ваши шутки очень затянулись, синьор Гвадонини!

Тот передернул плечами.

— Вы мне не верите?

— Синьор, я... — начал было Андреа, однако следователь не дал ему договорить:

— На вашем месте я бы подумал, как лучше помочь следствию, я не прикидывался идиотом, синьор Барцини. — И Кивнул охране: — уведите его.

Андреа, идя по коридору, понуро свесив голову, думал, что теперь все погибло...

Он вошел в камеру и, обессилев, рухнул на кровать.

то оставалось делать?

Конечно, можно было бы дать координаты Эдеры, можно было бы дать координаты Валерио, можно было бы наконец, сослаться на дель Веспиньяни — в том, что этот человек обязательно поможет, Андреа не сомневался ни на минуту.

Но его сдерживало одно обстоятельство: ведь, если верить следователю и газете, которую он, Андреа, видел вчера у заключенного, его действительно арестовали в гостиничном номере какой-то проститутки!

И та фотография...

Это никак не укладывалось в его голове.

Андреа еще и еще раз пытался восстановить последовательность событий того вечера, когда он с Росси отправился на экскурсию по портовым увеселительным заведениям.

Да, он помнил, как они прогуливались по вечерним улицам квартала.

Помнил, как зашли в какой-то бар.

Потом к ним действительно подсела какая-то девица.

А потом...

Что было потом?

Этого Андреа при всем своем желании вспомнить не мог он точно погружался в черную, страшную яму...

«Фиат-типо», скрипнув тормозами, остановился у небольшого придорожного ресторанчика «Под пиниями». Недорогие автомобили на стоянке свидетельствовали, что это заведение, очевидно, охотней всего посещается простыми, не очень богатыми горожанами Ливорно,

Через несколько минут Росси со своим патроном уже сидели за столиком; толстый вспотевший от августовского зноя хозяин услужливо записывал в блокнот их заказ.

— Вино пить не будем, — сказал Отторино, — я хотел бы поговорить с тобой на трезвую голову... — он улыбнулся и добавил: — а то еще подсыплешь мне чего-нибудь такого... Как синьору Давила.

На лице Джузеппе Росси появилось выражение нарочитой обиды.

— Ну что вы!

— Впрочем, ты можешь и выпить. Даже бренди.

 Я разрешаю и угощаю. Так сказать — за успех.

После того, как хозяин, принеся заказ, скромно пожелал гостям приятного аппетита и удалился, дель Веспиньяни, пристально посмотрев на Росси, произнес:

— Ты знаешь... Я вот что подумал: если я предложу тебе... Ну, скажем, тридцать миллионов лир, чтобы ты уехал из Италии на всю жизнь...

Таким образом он хотел еще раз прозондировать обстановку, понять, чего же хочет Росси.

Тот, подавшись корпусом вперед, спросил:

— За что?

— Ни за что. Просто, чтобы ты убрался с глаз моих подальше...

— Куда же?

— Ну, допустим, куда-нибудь в Латинскую Америку... Или в Штаты.

Росси хмыкнул.

— Двадцать миллионов? А что я буду там делать с двадцатью миллионами?

— Жить.

— Но этого хватит мне в лучшем случае на год! — воскликнул Росси.

Граф прищурился, будто бы от яркого света — несмотря на то, что в ресторанчике царил приятный полумрак.

— Вот как?

— Простите, синьор, но ваша щедрость, ваше благородство всегда давали мне повод думать, что мое семилетнее усердие будет оценено хотя и скромной суммой... Но все-таки не столь скромной, сколь вы мне предлагаете.

Да, этот Джузеппе Росси умело льстил — этого у него нельзя было отнять.

— Тебе мало?

Отторино вопросительно посмотрел на своего личного секретаря.

Тот замялся.