Дыхание в унисон

Совсем неожиданно помог, сам того не желая, главный режиссер того самого театра, откуда на нее поступила заявка. Очень оказался темпераментный и еще вдобавок до спеси самоуверенный, хотя и не слишком молодой человек. Лина пришла с направлением, представилась, а он ее смерил взглядом с головы до ног и обратно и начальственным тоном приказал:

— Ну ладно, завтра вечером в полседьмого придешь ко мне в кабинет, посмотрю, на что ты способна. А потом, может быть, поужинаем в ресторане.

Лина завтрашнего вечера ждать не стала, посидела часок на берегу Днепра, подумала. Она уже в то время знала, что у воды хорошо думать, вода уносит ненужное. Первым порывом было попробовать как-то дозвониться в Москву, Завадскому, спросить, почему передумал ее принимать на работу. Может, он не передумал, может, бумажка затерялась? Гордость ее остановила. Что она скажет, если вправду передумал? Он вон где, а она кто?

Причину этого отказа спустя много лет народная артистка СССР Элина Авраамовна Быстрицкая все же узнала: задала Герою Социалистического труда Юрию Александровичу Завадскому вопрос на каком-то праздничном банкете. Он честно ответил:

— Знаете, Элина Авраамовна, до сих пор локти кусаю, такую возможность упустил. Мне тогда анонимка пришла от «доброжелателя» с вашего курса. Аккуратным женским почерком сообщалось, что вы поделились с товарищами своим коварным планом: «Соблазню главного режиссера и буду получать все главные роли». Грешен, испугался грязи. Но я готов хоть сегодня исправить свою ошибку, соглашайтесь!

— Нет, Юрий Александрович, теперь уж я другому отдана — родному своему Малому театру, и буду век ему верна…

Посмеялись корифеи, да тем и кончилось.

А тогда выпускница театрального института не мешкая отправилась в райком комсомола, в Министерство культуры Украины. Просила свободный диплом — без назначения, объясняла, что семья в Литве, далеко, без нее не обойдутся. Там, помня, как ее пытались исключить из комсомола, из института, из жизни, да не на такую напали, видимо, убоялись шума, без спора выдали открепление, езжай на все четыре стороны! Уже на следующий день чемоданчик ее был собран, и душу грел не только красный диплом, но и билет к маме с папой — плацкартный вагон, верхняя полка, скорый поезд по маршруту Киев — Вильнюс. Дорога во взрослую, самостоятельную жизнь. Долгий и сияющий путь в искусство.

Эта взрослая жизнь началась чуть ли не на третий день по приезде.

Нет, Лина, конечно, знала, что в театре летом внесезонное время — гастроли, отпуска, кому повезет — киносъемки, да мало ли что. Но она привыкла готовиться к завтрашнему дню, планировать ближайшее будущее. Очень много лет спустя, уже на самом излете, когда реальность стала трагической, Лина мне с тоской признавалась:

— Знаешь, я привыкла чуть ли не с детства все свои действия планировать. А теперь я, лежа в постели, уже ничего не планирую, я только реагирую. Как можно жить в таком режиме?

А как на такое ответить?

Но это я теперь далеко вперед убежала, а тогда ближайшей целью было трудоустройство. Какой возможен выбор для русскоязычной выпускницы театрального института в многоязыком городе, где действует единственный на русском языке драматический театр?

— Сестрена, поможешь поначалу разобраться? Где тут в городе что? И учти, это ты здесь школу заканчивала, язык знаешь, а я максимум могу сказать «лаба дена» — и все слышат, что дальше у меня слов нет, дай бог удержаться от выражений. Хотя вижу, как все красиво, вежливо, удобно. Непривычно для меня.

— Конечно, если могу помочь, то с радостью! Давай съездим к театру, там, правда, сейчас закрыто все, но афиши на фасаде красноречивы.

И мы отправляемся на улицу Капсуко (теперь она вернула старое название Йогайлос), где тогда стоял театр, это в центре города. Добросовестно переписываем весь заявленный на начало сезона репертуар театра, и, едва отдышавшись от всех волнений, Лина начинает понемногу не просто читать заявленные пьесы, но и учить тексты ролей.

— Это ж с ума сойти можно — столько зубрежки! — ужасаюсь я, наблюдая, как сестра по нескольку часов кряду повторяет свои реплики.

— Ну вот, а выбрала бы медицину, сейчас уже в поликлинике сидела бы на приеме в беленьком халате, а медсестра помогала бы заполнять историю болезни, а пациентка бы еще и городские новости рассказывала или вчерашний кинофильм, — это папа не может сдержать горечь. — Последнее дело — мозги зубрежкой замыливать!

— Чтоб вы все хоть что-нибудь понимали! Во-первых, я бы еще два года училась, в мед — шесть лет, а у нас было четыре, да я еще год потеряла по твоей, папа, вежливо говоря, настойчивости. А во-вторых, что значительно важнее, я же вижу, как это все будет на сцене, слышу, как я буду звучать, чувствую, как на меня партнер будет смотреть.

— Вот как раз чтобы это почувствовать, большого ума не надо, и так понятно. — Папа начинает закипать.

Им двоим спорить никак нельзя, никто не готов уступить, отступить, согласиться. Потому в разговор вступает мама: