Двор Ураганов

– Это платье – не ты, Жанна. Это – последний костюм твоей роли, роли Дианы. Последняя тюрьма. Поэтому повторю: сними его!

Словно поощряя меня, Стерлинг расстегнул свою широкую рубаху с жабо и снял ее, обнажив безупречный торс в полумраке грота.

– Что ты делаешь?

– Дарю тебе новую кожу, моя прекрасная Жанна.

Рейндаст подобрал камень, обвязал вокруг него свою рубашку, уверенной рукой бросил самодельный снаряд, который описав дугу над морем, кишащим сиренами, приземлился точно возле моих ног.

– Раздевайся, не бойся. Не стану смотреть на тебя, даже сгорая от желания это сделать.

Вампир отвернулся. Я поспешно освободилась от засаленного платья, отяжелевшего от органических отходов моей дезинтоксикации. Стерлинг был прав: сбросив с себя мертвую шкуру, словно животное при линьке, я ощутила не просто облегчение, а истинное освобождение. Теплый воздух грота ласкал обнаженную кожу. Я чувствовала, как моя оболочка, до недавнего времени превшая в гнилом коконе, дрожала, дышала. Возрождалась. Схватив один их мурексов, принесенных сиренами, я вылила питьевую воду на грудь, живот, бедра, волосы. Чистые струи смывали не только струпья и грязь, они очищали душу от стыда и страданий. Я чувствовала себя заново рожденной. Дождавшись, когда тело полностью высохнет, бережно развернула одежду Стерлинга. Элегантная хлопковая рубашка была будто новой – очевидно, вампир отстирал ее от соли чистой водой из ракушки, а после хорошо просушил. Все еще храня вампирическую ауру хозяина, широкая блуза окутала меня прохладой, туникой укрыла до колен мое хрупкое тело. Я подхватила ее на талии длинной скрученной нитью водоросли вместо пояса.

– Можно повернуться?

– Да.

В гроте сирен не было зеркал, но лицо Стерлинга – самый лучший псише, в котором я увидела свое отражение.

– Я знал это, – прошептал он. – Мой серебряный феникс возродился из пепла.

А вампир, наоборот, увял: щеки впали, обнаженный торс похудел, грудные мышцы потеряли рельеф, ребра торчали. Я вспомнила, что давно не вела календарь на камне.

– Стерлинг! – выпалила я, ужаснувшись. – Сколько уже мы здесь?

– Чуть больше месяца. Тридцать три дня, если быть точным.

Тридцать три дня? Это я до такой степени потеряла счет времени? Вампир ничего не ел!

– Ты же умрешь от жажды!

– Я уже мертв.

– Не играй словами!

Я схватила пустой мурекс, воду которого использовала для умывания. Длинные шипы раковины напоминали иглы шприцев из аптеки на Крысином Холме. Отломив один из них, я вонзила его в сгиб локтя, точно так же, как делал мой отец, когда пускал кровь жителям нашей деревушки.

– Жанна, что ты делаешь? – закричал Стерлинг.

– Сам видишь: плачу десятину простолюдина, – ответила я, подставив под струйку крови пустую раковину.

Бледный вампир побелел еще больше.

– Что? Я… я приказываю тебе прекратить!

– Не забывай, что простолюдинка и одновременно фрондерка не признает приказов, исходящих от кровопийц. Я плачу эту десятину, потому что сама так хочу, и точка!

Я выдержала его возмущенный взгляд, а он мой. Мы смотрели друг на друга до тех пор, пока мурекс не заполнился. Только потом я вытащила иглу из плоти, аккуратно заткнула костяной пробкой раковину и наложила на руку жгут из водорослей.

– Осталось прицелиться так же, как ты. До того как вступить в ряды Фронды, я умело обращалась с рогаткой, охотясь в лесах Оверни.

Кинув быстрый взгляд на Заша, который все так же крепко спал, я бросила мурекс. Раковина описала дугу под сводом, где мерцали фосфоресцирующие грибы, пролетела над водами, где плавали сирены, и приземлилась перед исхудавшими ногами Стерлинга.

– Ты не потеряла хватки, – присвистнул он.

– Я ни разу не промахнулась по фазану. Твой петушиный гребень мне его напомнил.

Лорд улыбнулся:

– Дрянная охота, дорогая: фазан не очень жирен.

Вот тот Стерлинг, которого я любила: способный посмеяться над собой так же, как и над всем миром, превращая все в элегантную шутку.

Вампир открыл мурекс, с жадностью поднес его к губам, не отводя от меня глаз. Пока он пил большими глотками немного меня, я видела, как втянулись его зрачки – рефлекс хищника, с которым он ничего не мог поделать. Но взгляд убийцы меня не пугал.

– Спасибо… – прошептал Стерлинг, осушив раковину и облизнув ее покрасневшим языком, чтоб ни одна драгоценная капля не была потеряна. – Твой вкус такой… уникальный.

– Ты говорил это, вспомни: в Лувре, когда своими поцелуями лечил мою шею, раненную Маркантонио де Тареллой.

– Я помню, и очень хорошо, Жанна. Этот букет не забыть. Он не похож ни на один из смертных, в нем вкус самого желания.

– Поэтому ты меня любишь? Из-за моего вкуса?

– Это твоя составляющая. Как твои серебристые волосы, очаровательное лицо ласки, твой острый ум… и скверный характер. Я принимаю все. Ты – восхитительный рецепт, изысканное лакомство: макарон горько-сладкий, чьи ингредиенты невозможно разделить.