Читаем Двое строптивых полностью

— Но это уважаемый человек, так нельзя, он… — пришлось опять догонять Торнвилля.

Купец понял, что переборщил. Нельзя было так сразу рассказывать всё! Зверь ускользнул из сети. Может, даже будет скандал? Что ж теперь делать? Как себя обезопасить?

— Стой, рыцарь, стой, прости меня, так, сорвалось с языка, это все иблис, иблис виноват, искушающий людей по попущению Аллаха! Ты же сам не нечестивая собака, чтобы бросить своих собственных детей!

— Отстань от меня!

Купец забежал вперед и остановился перед юношей. В руке Лео блеснул кинжал; турок бухнулся перед ним ниц и, не поднимая головы, проверещал:

— Ну как же быть с улемом?

— Никак. Не нашел ты никого, и дело с концом. Какой с тебя спрос?

— А сколько ты мне дашь, чтобы я тебя не нашел?

— Вот! — Лео погрозил купцу кулаком. — Это задаток. А дальше видно будет! — И ушел, не оборачиваясь.

Турок остался в одиночестве, шепча проклятия. Однако он понял, что лучшее, что сейчас можно сделать — это все предать забвению. Так почти и получилось, разве что Лео доложил Дюпра о том, что его пытались завербовать.

— Не новость, к сожалению, — мрачно изрек француз. — Помощник врача тоже донес мне, что некоторых пленников османы пытались переманить на свою службу на Родосе. Ему это сказал случайный свидетель, тоже из пленных. Но главное, тот, кто отказался стать предателем, наутро умер в мучениях. В общем, будь настороже, один никуда не ходи, не ешь и не пей ничего непроверенного. Отправить бы тебя на Родос, пожалуй…

Лео был с этим не согласен:

— Неприлично как-то. Да и объяснить как?

— Заболел, например…

— Нет, давай лучше соберемся с силами да дожмем пашу: пусть отдает нам наших пленных. Сколько можно обсуждать цену?!

— Наверное, так и надо сделать. Если что, пообещаем паше подарки от нас лично, в благодарность за то, что дело уладилось.

— Какие подарки? — не понял Лео. — Откуда мы их возьмём?

— Пообещать — не значит подарить, — наставительно ответил Дюпра. — Полагаю, магистр простит нам этот маленький обман на благо христиан, томящихся в плену. А паша, когда поймет, что ничего не получит, не станет предавать дело огласке, чтобы не прослыть дураком.

— Однако злобу затаит.

— Можно подумать, он сейчас очень к нам расположен. Только выгоду и ищет.

Сказано — сделано. Договоренность наконец-то была достигнута, ведь Торнвилль и Дюпра наобещали с три короба.

Ночь прошла, а наутро закованные христиане с ликованием перешли на большую барку купца Хакима, везущего заодно на Родос очередную партию зерна.

Какими словами передать радость измученных тяжкой неволей людей, вновь практически обретших спасение и свободу? Сколько раз доводилось им взирать с малоазийского берега на столь близкий, но недостижимый Родос, оплот христианства, боевой форпост иоаннитов, проливавших свою и чужую кровь за свободу и спасение единоверцев!

И вот оттуда им протянули крепкую руку и извлекли из глубин ада!.. Иоанниты прибыли к ним, навещали, утешали, лечили… и вот наконец освободили!

Все участники миссии чувствовали большое смущение, поскольку узники, будучи не в силах скрыть радость и безграничную благодарность, обращались с ними, словно с ангелами Господними. Этих несчастных отлично понимали лишь Торнвилль и Дюпра, а также один из Сарджентов, сами побывавшие в османском рабстве.

Хаким вел себя, как побитая собака — любезничал, юлил, так что и Торнвилль, и Дюпра одновременно посчитали, что не следует ждать от него ничего хорошего для Лео.

— Как вы расстались? — тихо спросил француз.

— Решительно. Он стелился у меня в ногах, а я его чуть не ударил, пригрозил кулаком.

— Напрасно — теперь считай, что ты обрел опаснейшего врага, ведь твоя тайна в его руках.

— И чем он может мне навредить?

— Самое меньшее — оболгать, если не… Но об этом лучше говорить не сейчас. Подумаем, как быть, а по приезде сходим к Каурсэну. Дашь ему показания, я их заверю.

…Как только барка прибыла в порт, сообщили д’Обюссону, и он лично со "столпами" и прочими сановниками и рыцарями быстро пришел встретить узников. История сохранила нам описание трогательной сцены, когда магистр обнимал гремевших цепями узников одного за другим, а бывшие рабы, рыцари и простолюдины, со слезами целовали его руки и обнимали его ноги, называя отцом и спасителем. (В Средневековье мужчины не стыдились своих слез, проливаемых в раскаянии или приступе благодарности.)

Скромный д’Обюссон всячески препятствовал этому, поднимая узников с колен и приговаривая:

— Не мне, дети мои, не мне, но Господу и его ордену воздайте благодарность. Все закончилось счастливо, здесь вы найдете помощь… И надеюсь, вы отплатите за это вполне, поможете нам защитить Родос от султана Мехмеда, угрожающего осадой. Но не грешите, называя меня отцом и спасителем — один у вас Отец — Бог, и один Спаситель — Иисус Христос. Хвалите Бога, Богоматерь и всех святых…

— Передаю всех в целости и сохранности, — широко улыбаясь, произнес Хаким, тем самым напоминая о заслуженных комиссионных, которые незамедлительно и получил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза