Две недели в сентябре

Он улыбнулся ей и торопливо выбрался из постели.

– В конце концов, это может оказаться не так уж и сложно. Все зависит от обратных билетов и от того, хватит ли денег. Я всегда беру с собой лишний фунт на всякий случай, но нам придется еще что-нибудь дать миссис Хаггетт. Скажем, пять шиллингов – как думаешь?

– Я думаю, она будет очень рада, – сказала миссис Стивенс.

– Вот и отлично, – отозвался он. – Пока ты сходишь на вокзал, я напишу письма, и мы отправим их сразу же, как только узнаем, действительны ли билеты в воскресенье. Еще мне нужно будет пересчитать деньги и посмотреть, как у нас с ними обстоят дела. Мне кажется, что десяти шиллингов должно хватить на все, – и нужно, чтобы дети ни о чем не догадались. Я просто притворюсь, что пишу о нашем возвращении в субботу, – понимаешь? – Он хитро подмигнул жене и отправился в ванную.

За завтраком им обоим было трудно вести себя естественно и беззаботно: изменение планов заставляло мистера Стивенса постоянно задумываться о новых и новых деталях, и Дик не раз бросал на отца вопросительный взгляд, когда тот отвечал на какой-нибудь вопрос рассеянно и озабоченно. Дети очень удивились, когда мистер Стивенс велел им идти на пляж, а сам собрался писать домой насчет их возвращения: обычно он ограничивался тем, что писал миссис Буллевант вечером.

Больше часа он сидел за столом в гостиной, положив перед собой блокнот. Первое письмо было адресовано начальнику станции в Далидже с пометкой “Срочно”.

“Уважаемый сэр!

Перед отъездом в отпуск мы дали носильщику Райслипу указание в следующую субботу встретить пятичасовой поезд со станции Клэпем-джанкшен, чтобы доставить наш багаж в дом номер двадцать два по Корунна-роуд. Поскольку мы решили отложить возвращение до следующего дня (до воскресенья), не будете ли вы столь любезны сообщить носильщику Райслипу, чтобы он встретил поезд, прибывающий с Клэпем-джанкшен в __?

Искренне ваш,

Эрнест Стивенс”

Время прибытия он не стал указывать до возвращения миссис Стивенс, потому что она должна была свериться с расписанием воскресных поездов из Богнора, и только после этого он мог составить план последнего этапа путешествия.

Миссис Буллевант он написал подробное письмо, потому что с ней нужно было согласовать множество мелочей. Для миссис Хейкин было достаточно короткой записки, а для торговцев – открыток. Место для адреса на открытках пришлось оставить пустым, потому что мистер Стивенс, как ни странно, не мог в точности вспомнить название фирм, с которыми он имел дело; куда направлять просьбу к молочнику – в “Харрис и сын”, “Братья Харрис”, “Харрис и К^о” – или просто в “Харрис”? Удивительно: столько раз он видел на дороге тележку молочника и никогда не обращал внимания на название. Но жена-то должна знать. А если даже она не знает, придется адресовать открытку просто Харрисам.

Он отнес небольшую стопку писем наверх и оставил их на своем туалетном столике рядом с марками, которые он наклеит сразу же, как только узнает, что письма можно отправлять. К одиннадцати часам он уже спускался вниз, чтобы встретиться с детьми в “Кадди”, и пытался распутать странный клубок тревожных мыслей.

Разумеется, он был в восторге от перспективы провести на море лишний день и от великолепной возможности укрепить здоровье и набраться сил перед наступлением зимы; в субботу днем, вместо того чтобы тащиться на станцию и страдать от тесноты в душном вагоне, они опять с огромным удовольствием придут на пляж и будут нежиться на солнце и дышать свежим морским воздухом. И все же великолепие подобной перспективы не сразу позволило ему понять, что у нее есть и оборотная сторона: продление отпуска, конечно, означало, что он не сможет провести день перед выходом на работу дома и что трудовые будни от поездки на море будет отделять одна-единственная ночь.

Воскресенье – граница между возвращением домой из Богнора и возвращением в контору в понедельник – всегда было ценно тем, что смягчало резкий переход от отдыха к работе. Весь этот день мистер Стивенс возился в саду, приводя его в порядок; он косил газон, и сладкий запах свежескошенной травы успокаивал и придавал сил, чтобы наутро примириться с суровой действительностью. Но, в конце концов, нельзя же усидеть на двух стульях сразу!