Две недели в сентябре

Чертов бланк заказа от “Уоррингтонc”! Почему он никак не может выбросить из головы эту бумажку? Она пришла как раз в тот момент, когда он складывал вещи в последний вечер перед отпуском; он почти уверен, что положил ее на стол мистера Роджерса, чтобы тот разобрался с ней утром, и воткнул в нее булавку, чтобы она не упала на пол и уборщица ее не смела. Но при этом он совершенно четко помнил, что она лежала на его бюваре рядом с какими-то документами, которые он должен был убрать к себе в стол и заняться ими по возвращении. А вдруг он закрыл бювар, оставив ее внутри? Может, она так и лежит у него на столе, и никто ее не видел? Заказ большой, а в “Уоррингтонс” вполне способны устроить скандал. Он размышлял об этом, когда ехал домой в автобусе, но тогда он слишком много думал об отпуске, чтобы переживать о заказе. И теперь проклятая бумажка снова и снова продолжала всплывать в голове – даже сегодня утром, когда он переодевался, собираясь искупаться. Надо было написать Роджерсу – просто чтобы убедиться, – но теперь уже слишком поздно: в “Уоррингтонс” так разозлились бы, что позвонили бы еще в начале прошлой недели и, возможно, отменили все свои заказы. Это нанесло бы серьезный урон его репутации – а может, случилось бы и еще что похуже. Он снова потряс головой, чтобы избавиться от этих мыслей: конечно же, он положил бланк на стол Роджерса, наверняка все в порядке, а он сходит с ума из-за пустяков.

Теперь он стал думать о саде. Он жалел, что не напомнил миссис Буллевант следить за воротами и проверять, чтобы те были закрыты. Однажды к ним забралась большая собака и перерыла все в саду. Он сделает пометку про ворота и добавит ее в “Список очень важных дел” на будущие годы.

На будущие годы? Конечно, будут и другие годы – почему эта странная, неприятная мысль продолжает беспокоить его? Он оглядел маленькую гостиную и в сотый раз попытался внушить себе, что “Прибрежный” остался прежним. Он знал, что в его сомнениях в некоторой степени повинны Дик и Мэри – Дик и Мэри с их не произнесенными вслух словами, с их снисходительным отношением к мелким происшествиям, которые случились в “Прибрежном” в этом году – происшествиям, которых никогда не бывало раньше, – происшествиям, на которые они бы даже внимания не обратили, когда бы не Дик и Мэри.

В прежние годы они никогда не сидели за столом в ожидании еды так долго, что, казалось, ее уже никогда не принесут; а в четверг им подали полусырые котлеты. Впервые они отослали блюдо обратно на кухню, и руки миссис Хаггетт, когда она принесла им дожаренные котлеты, дрожали. Она остановилась в дверях и чуть не свела все семейство с ума своими извинениями; мистер и миссис Стивенс несколько раз повторили: “Ничего страшного” – и уже начали жалеть, что завели этот разговор и не съели обед молча. Это было совсем не похоже на миссис Хаггетт – раньше она всегда отличалась пунктуальностью и хорошо готовила.

Может, все из-за того, что у нее воспалился глаз? Впервые Стивенсы заметили это три года назад, и тогда она сказала, что ее продуло на пронизывающем мартовском ветру, – но это было три года назад, а глаз у нее так и остался красным и имел болезненный вид. Всякий раз, когда она несла им еду, они слышали, как она останавливается у двери, и знали: она медлит, прежде чем войти, потому что утирает глаз носовым платком, который всегда лежит у нее в кармашке блузки.

Считать это отталкивающим было ужасно подло и жестоко, но мистер Стивенс в глубине души знал, что остальные чувствуют то же, что и он. Он замечал, что Эрни украдкой и как-то пристыженно разглядывает глаз миссис Хаггетт, и время от времени ему казалось, что, когда она выходила из комнаты, Дик и Мэри, хотя и были голодны, вяло ковырялись в тарелках и ели чуть ли не через силу.

Подумаешь – всего лишь покрасневший глаз, который то и дело слезится! Мистера Стивенса бросило в жар от злости на самого себя: как же низко хотеть сбежать отсюда только потому, что миссис Хаггетт больна, – а в том-то и беда, что она больна и изо всех сил пытается скрыть это. Впрочем, ей не о чем беспокоиться: они все равно останутся с ней. Они ее не подведут.

Он встал, выбил трубку, погасил свет и быстро вышел из комнаты.

В коридоре было очень темно, потому что убывающая луна еще не взошла. Он почти не различал, какая часть окна синяя, а какая красная. Осторожно, ощупью, он поднялся наверх.

Во второй половине отпуска их ждет все самое лучшее.

Конечно, самое лучшее.

Глава XXI

Воскресное утро полностью развеяло уныние, овладевшее мистером Стивенсом в субботу вечером. В воскресенье в Богнор тянется целая вереница автобусов, битком набитых людьми, которые приезжают всего на один день, и хотя эти люди занимают весь пляж и толкутся на набережной, они искупают свою вину тем, что позволяют настоящим отдыхающим испытать очень приятное чувство собственничества и превосходства над ними.