Две недели в сентябре

Но почему они гордились бы им – из-за верности и преданности школе? Или это была бы просто попытка ухватиться за возможность упрочить свое положение в обществе?

Он прекрасно знал, что не имеет права стыдиться. Он не мог притязать на большее, чем Батлер или Чизмен. Их отцы, пожалуй, даже состоятельнее его собственного. Ему следовало бы по субботам выходить на школьное поле и кричать, стоя рядом с Батлером и Чизменом: “Давай, Бельведер! Вперед, Бельведер!”

“Кто плохо отзывается о своей школе, тот хуже червя”, – сказал однажды епископ. Эти его слова напечатали в газете, и Дик тогда почувствовал себя последним ничтожеством.

Он стыдился своей работы, стыдился своей школы, – но и работа, и школа были предметом гордости его отца. Он чувствовал себя предателем и знал, что в этом-то и заключается самая суть его несчастья. Если он не хочет быть одиночкой и изгоем, он должен всю жизнь притворяться, будто гордится тем, что в глубине души тайно презирает, – тем, что считает посредственным, недостаточно хорошим.

И в этом смысл преданности? В том, что человек должен похоронить свое честолюбие и опуститься до уровня этого жалкого маленького знамени, которое ему предстоит нести? Даже если он ничуть не сомневается в том, что достоин куда более славного знамени?

Стыдно ли человеку быть недовольным своим положением и предпочитать одиночество обществу людей, которые для него недостаточно хороши?

Волны, подгоняемые ветром, накатывали на берег и пестрели барашками, и пока Дик лежал и наблюдал за ними, на него снизошло озарение.

Внезапно все прояснилось, и мысли перестали лениво кружиться в водовороте жалости к себе. Когда несколько недель назад он прочел эти слова – “жалость к себе” – в газетной статье, они показались ему жестокими, как насмешка над физическим уродством, но теперь вдруг приобрели совсем иное значение. Он ощутил странное возбуждение и уже не мог просто лежать на пляже. Он встал и зашагал дальше, пока перед ним не вырос ряд бунгало – и тогда он повернул обратно. Завидев Богнор, он снова повернул и принялся ходить туда-сюда по пустынной полоске пляжа длиной в милю – той самой полоске, которая подарила ему луч надежды.

В голове у него с каждым мгновением прояснялось все больше, и к охватившему его возбуждению присоединилось осознание того, что он полон сил: отпуск только-только начался! Впереди еще пять – семь – десять прекрасных дней!.. Нет, нельзя, чтобы мысли разбегались… Надо сосредоточиться.

Какой же он дурак! Неудивительно, что он был так несчастен и чувствовал себя таким ничтожеством! Он это заслужил.

Его представление о преданности оказалось в корне неправильным; преданность означает отнюдь не рабское преклонение перед посредственностью, а решительную готовность изменить к лучшему все, что вас окружает.

Его злость на Бельведер-колледж перетекла в нечто другое – не гордость и не стыд, но смутное собственническое чувство, чувство ответственности, чувство долга. Он больше не презирал мистера Барбура и его тщетные попытки внушить воспитанникам гордость за колледж – это был его единственный путь, правильный путь, и внезапно Дик понял, что за этим кроется терпеливое благородство.

Не может ли он, Дик, что-нибудь предпринять, чтобы несуществующее величие Бельведер-колледжа стало прекрасной реальностью? Именно ученики прославляют школу и создают ее традиции.

Смутные воспоминания о прочитанном когда-то нахлынули одно за другим; толкаясь и вытесняя друг друга, они складывались в ясные образы и вдохновляли его. Известный юрист начинал в маленькой ювелирной лавке своего отца, знаменитый врач – в лачуге поденщика, а члены кабинета министров когда-то были машинистами и рабочими на заводах. Обрывки заметок, которые он видел в газетах, ожили – быть не может, что в то время они ничего для него не значили!

Теперь на горизонте виднелась только пароходная труба да вялая струйка дыма. Он долго стоял и глядел на нее.

Главное – не спешить и не натворить глупостей: он не будет гнушаться своей работой и выполнять ее спустя рукава – он будет стараться до тех пор, пока не сможет уйти из “Мэйплторпс”.

“Карьера для юношей” – как же так, он сотни раз проходил мимо витрины книжного магазина, и ему никогда не хотелось зайти и взять эту книгу?

Он купит ее, как только вернется домой, спокойно изучит и выберет себе дорогу. Он поставит у себя в комнате стол, чтобы работать зимними вечерами, а летом вытащит книги на улицу и будет читать под деревьями на площадке для игр. У него уже руки чесались поскорее разрезать белые страницы.

Ему семнадцать – впереди еще много-много лет! Когда-нибудь он отправится в Бельведер-колледж на вручение наград или на открытие нового корпуса, который он подарит школе, и расскажет, что учился из рук вон плохо. Все успешные люди так делают.