Две недели в сентябре

Он ничуть не сомневался – как не сомневался в том, что дорога вся изрыта колеями, – что однажды с ним случится что-нибудь хорошее и это будет вознаграждением за его прошлые усилия.

Глава XVIII

Сказать, что все семейство радовалось, когда мистер Стивенс отправлялся на прогулку в одиночестве, было бы несправедливо: им нравилось не его отсутствие, а та разница, которую они замечали в нем, когда он возвращался. Дело в том, что в первые несколько дней отпуска он всегда очень уж беспокоился, чтобы все прошло как по маслу, с нарочитой веселостью хлопал в ладоши и слишком часто повторял: “Так!”

Было очевидно, что намерения у него самые благие, и остальные не могли на него сердиться, потому что когда они, в свою очередь, начинали веселиться, мистер Стивенс замолкал и отходил в сторонку, словно боясь все испортить. Казалось, он пятится назад на цыпочках – точно так же, на цыпочках, он отходил от часов в столовой, которые после его вмешательства снова начинали идти, хотя до этого долго и упрямо стояли.

В этом году он прилагал еще больше усилий, хотя Дик и Мэри знали, что в этом нет никакой необходимости. Они прекрасно понимали, что отпуск пройдет хорошо, если ни во что не вмешиваться, – просто с возрастом, разумеется, им нужно больше времени, чтобы освоиться. Мистер Стивенс, видимо, забыл об этом – он продолжал брать за образец отпуск пятилетней давности, когда дети окунались в отдых с головой сразу после приезда. Несколько раз, когда Дик и Мэри молчали, задумавшись о чем-то, они ловили на себе его беспокойный, озадаченный взгляд, как будто он боялся, что Богнор утратил власть над ними и в этом году разочаровал их.

Но после долгой прогулки все это пройдет. Он вернется, как всегда, в совершенно другом настроении – успокоится и начнет вести себя естественней. Перестанет примерять на себя роль руководителя и будет наслаждаться отдыхом с ними на равных, и отпуск, к их удовольствию, пойдет своим чередом.

Именно поэтому – исключительно поэтому – они радовались, когда он уходил, но искренне сожалели, что его не было с ними, когда они впервые переодевались в “Кадди”. Дик и Эрни представляли, с каким удовольствием их отец снял бы рубашку, не ободрав кожу на локтях, как это неизменно происходило в тесных маленьких купальнях, и с каким величественным видом он вышел бы на террасу в синем купальном костюме с желтой окантовкой.

Утро было таким жарким, что полотенца им не понадобились: полчаса они плавали, плескались, качались на волнах и барахтались в чистой теплой воде, а потом улеглись на солнце, чтобы кожа пропиталась солью.

Когда миссис Стивенс вернулась вскоре после одиннадцати с пакетом миндальных пирожных, она была потрясена: дети растянулись на пляже в одних купальных костюмах. Она сказала, что они простудятся, но они только перевернулись и рассмеялись.

Мэри принесла бутылку оливкового масла, чтобы натереть им красные пятна на груди и спине: загорать только для того, чтобы кожа болезненно слезла через несколько дней, не имело смысла. Масло не давало коже растрескаться и помогало ей приобрести тот мягкий, насыщенный загар, которым все любят щеголять, вернувшись с отдыха.

Если мистеру Стивенсу было тепло даже на открытых ветру холмах, то на пляже, где отдыхали остальные, было настоящее пекло: слишком жарко для крикета, слишком жарко даже для строительства замков из песка. Все вокруг, казалось, совсем обессилели, и тишину нарушали разве что гул быстроходного катера и перекличка купальщиков в далеком, подернутом дымкой море.

Люди тесно набились в каждый клочок тени или растянулись на солнце, карикатурно накрывшись газетами; пожилой джентльмен неподалеку от Стивенсов медленно жевал банан, а его раскрасневшаяся жена, прислонившаяся к волнорезу рядом с ним, украдкой ослабляла корсет.

– Вот оно, бабье лето, – сказал старый моряк, опершись на край лодки.

Но Стивенсы со всем комфортом отдыхали в “Кадди”, распахнув двери, чтобы при случае их овевал легкий ветерок. Было очень приятно сидеть в тени, хрустеть миндальными пирожными и наблюдать за менее удачливыми людьми, изнемогающими на солнце. Затраты на “Кадди” окупились – окупились десятикратно.

– Подумать только, как мы тут устроились! – сказала миссис Стивенс.

Однако лучшей частью утра стало его окончание, когда они вернулись в полутемную гостиную “Прибрежного” – после слепящего солнца казалось, что в ней сгустились сумерки, – повернули краник керамической бутыли в углу у книжного шкафа и наблюдали за тем, как прозрачный и прохладный имбирный лимонад медленно наполняет стаканы.

Половину они сразу же выпили – миндальные пирожные вызывают жажду, – а потом снова наполнили стаканы и поставили их на стол, чтобы выпить за обедом.

После долгого плавания в море, солнца и свежего воздуха ими овладело торжествующее, снисходительное презрение к одежде, разительно отличающееся от того раболепного преклонения перед ее властью, которое они испытывали в ненастный зимний день.