Два товарища

Долго стоял я перед дверью, обитой черной клеенкой. Я нажал кнопку звонка, и звонок где-то там далеко продребезжал еле слышно. Потом зашлепали шаги в мягкой обуви, дверь отворилась. Из-за нее выглянула женщина лет тридцати пяти с собранными в узел и заколотыми кое-как волосами. На ней был толстый махровый халат, расписанный красными большими цветами, и домашние тапочки. Эту женщину звали Шурой. Она была второй женой моего отца и, следовательно, приходилась мне мачехой. Она нисколько не удивилась моему появлению, хотя сделала вид, что удивилась.

– А, Валера, – сказала она, – проходи. – И отступила в сторону, пропуская меня внутрь.

Отец с Шурой занимали вдвоем отдельную квартиру из двух смежных комнат. Первая комната у них была общей, вторая спальней и кабинетом, в тиши которого отец создавал свои бессмертные репризы, интермедии, скетчи и сатирические куплеты для цирка, областной эстрады и сатирического радиожурнала «На колючей радиоволне».

Шура подошла к дверям второй комнаты, приотворила дверь и громко сказала:

– Сережа, к тебе посетитель.

Отец сидел за машинкой и что-то на ней выстукивал. Когда я вошел, он обернулся и обрадовался то ли моему появлению, то ли возможности оторваться от работы. Встал и протянул мне руку.

– Здорово. В гости пришел?

– Ага, – сказал я.

– Садись. – Он повернул ко мне кресло и сам сел на стул возле окна. – А я тут, понимаешь, сижу вот целыми днями, барабаню на машинке, даже пальцы болят. Ну, что у тебя нового?

– Ничего особенного, – сказал я. – Просто я ухожу в армию.

– То есть как в армию? – удивился отец.

– Ну, пока что еще не совсем в армию, – сказал я, – пока на комиссию, но раз остриженным – значит, уже все.

– Черт, как это все неожиданно, – пробормотал отец. – А что ж с институтом, ничего не вышло?

– Не хочу я в институт, – сказал я. – Если возьмут, пойду в летное училище.

– Мне мама говорила. Ну, я даже не знаю, как к этому отнестись. Ты должен все тщательно продумать, потому что профессия – такая вещь, которую надо выбирать на всю жизнь. Поэтому ты должен трезво подумать, может быть, это просто временное юношеское увлечение, и не больше. Профессия летчика уже давно перестала быть романтичной. Но с институтом, конечно, можно и не спешить. Я учился после войны, будучи уже совершенно взрослым человеком. Ты уже в садик ходил.

Я вспомнил, что именно в то время, когда я ходил в садик, он от нас и ушел. Отец, видимо, тоже вспомнил это же, потому что в этот момент он смешался. Да, как раз тогда, когда я ходил в садик, Шуре было примерно столько лет, сколько мне сейчас, они вместе учились в университете, и там у них это все получилось.

Шура просунула голову в дверь.

– Вы обедать будете?

– Конечно, будем, – сказал отец.

– Ну так идите, уже готово.

– Сейчас. – Отец подождал, пока она скрылась, повернулся ко мне: – Да, ты знаешь, Валера, я хочу тебя попросить об одной вещи, мне, правда, как-то очень неловко… – Он замялся и понизил голос: – Но на всякий случай, если за столом зайдет какой-нибудь разговор, не говори, что я деньги вам приношу и все такое. Нет, ты ничего такого не подумай, это все неважно и деньгами я распоряжаюсь сам, но чтобы просто не было лишних разговоров.

Он встал, и я встал тоже. Я посмотрел на него, он быстро отвел от меня взгляд и стал в замешательстве перебирать на столе бумаги. Он был в эту минуту такой жалкий, что мне стало как-то не по себе. Ведь мать мне всегда говорила, и я сам это знал, что отец мой oчень хороший и умный человек. И как же так получается, что из-за какой-то женщины, как бы ею ни дорожил, он позволяет себе говорить такие слова? Но я, конечно, ничего ему не сказал. Я только пробормотал невнятно:

– Хорошо, папа.

– Ну, ладно, – сказал он с наигранной бодростью, как бы давая понять, что разговор на эту щекотливую тему окончен. – Пошли обедать.

Мы вышли в большую комнату. Стол был уже накрыт. Шура разливала суп по тарелкам.

– Водку пить будете? – спросила она.

– Конечно, будем, – сказал отец и подмигнул мне. – Употребляешь?

– Да так, – сказал я, – если в компании.

– Ну, сегодня сам бог велел, – сказал отец.

Шура пошла на кухню и принесла начатую поллитровку «Столичной» и три рюмки.

– Ты знаешь, – спросил ее отец, – что Валерка в армию уходит?

– В армию? – Она расставляла рюмки и была очень занята этим делом. – Когда?

– На днях, – сказал я.

– И в какие же части?

– Пока неизвестно.

Шура пробежала взглядом по столу – все ли в порядке – и села. Мы сели тоже.

– Ну что ж, – сказала Шура. – Армия приучает человека к дисциплине. Мой начальник Алексей Аркадьевич всегда говорит, что он многими своими качествами обязан именно армии. Ну так что? – Она посмотрела на меня, потом на отца. – За него и выпьем?

– Да, конечно, – сказал отец.

Мы подняли рюмки и чокнулись.

– Ну, будь здоров.

Мы выпили. Все потянулись вилками к селедке, лежавшей на блюде посреди стола. Она была жирная, густо посыпана луком.

– Селедка – прелесть, правда? – обратился отец ко мне.

Селедка как селедка.

– Хорошая, – сказал я.

– Шура очень хорошо умеет ее разделывать.