Два лета

Вот я — маленькая девочка с серьезным лицом, с длинными светлыми кудряшками, через пару лет они станут непослушными и похожими на одуванчик. На мне белое платьице с круглым воротничком, я стою, опустив тоненькие руки, среди огромного поля ярко-красных маков. По моей спине бегут мурашки. Это одновременно странно и замечательно: видеть себя — прошлую версию себя — запечатленной в красках, в раме на стене. Я смутно чувствую, что Жак подошел, встал рядом со мной и тоже изучает картину.

— Вау, — говорит он тихо. — Это…

— Это я, — шепчу в ответ, гордясь и стесняясь одновременно. С картины маленькая Саммер смотрит такими же большими глазами, как сейчас у меня.

Жак молчит. Я на секунду отрываюсь от портрета и перевожу взгляд на Жака. Он, сморщив лоб, изучает полотно.

— Это я, когда была маленькая, конечно, — поясняю я с нервным смешком. — Это… это и есть картина моего папы, из-за которой я сюда хотела прийти, — добавляю я, мои щеки пылают.

Жак кивает, по его лицу пробегает улыбка. Он смотрит на квадратную табличку под картиной, и я тоже. Там папино имя, дата — год, когда мне исполнилось одиннадцать, и название: FILLE. Вот французское слово, которое я узнала очень давно, задолго до поездки. Fille — значит «девочка». Кроме того, это значит «дочка».

Неожиданно на глаза наворачиваются слезы. Только не это. Не могу же я плакать здесь, при Жаке, во время своей первой… поездки. Не ожидала, что мой портрет вызовет у меня столько переживаний, всколыхнет сумбурные чувства потери и радости. Я сжимаю губы и стараюсь сглотнуть.

— Саммер, она потрясающая, — бормочет Жак, снова глядя на картину. Кажется, он не замечает, что я готова расплакаться. — Ты ее раньше не видела? — спрашивает он.

Я вздыхаю, чтобы привести себя в чувство.

— Только в интернете, — отвечаю я с трудом.

Коснувшись уголков глаз, я снова погружаюсь в картину, вбирая в себя все детали: мазки отцовской кисти там, где голубое небо, крошечную трещинку в нижнем правом углу полотна. Густой, насыщенный красный цвет маков. Папа нарисовал картину во Франции и здесь же продал.

Мелькает болезненное воспоминание: мне одиннадцать, у меня серьезное лицо и длинные светлые кудряшки, я застала всхлипывавшую маму в кабинете за компьютером. Я заметила, что она читает страничку Artforum, а на экране картина, которую я раньше не видела. На ней я стою посреди целого поля красных цветов. Меня это удивило и смутило, и я, подойдя поближе, прочитала: «"Дочка" Неда Эверетта возвещает о появлении значительного таланта, чья манера вызывает в памяти импрессионистов».

Ничего не поняв, я спросила у мамы, в чем дело. Она вздрогнула, увидев меня. Тут же закрыла страничку и, посадив меня к себе на колени (я уже вытянулась и стала долговязой, так что едва уместилась), рассказала, что папа продал во Франции картину крупному арт-дилеру и теперь разбогатеет и станет знаменитым. Почему она не сказала, что мы разбогатеем и станем знаменитыми тоже, и почему папа отдельно от нас, я не знала.

Две недели спустя мама в коробке принесла домой полосатого рыжего котенка и снова усадила меня на колени. Она сказала, что они с папой решили развестись, что они оба меня очень любят и что мы с ней вдвоем останемся в Хадсонвилле, а папа переедет во Францию. К тому времени он уже долго там жил, и я слышала, как они с мамой ссорились по телефону. Она иногда плакала, и меня это пугало. Я слышала, как бывает при разводе, — из-за родителей Руби, поэтому ждала с нетерпением и ужасом того, что будет дальше.

Потом, когда отец вернулся забрать вещи и обнять меня на прощание, а мама с каменным лицом наблюдала за нами, мне пришло в голову, что это мой портрет мог стать причиной того, что произошло между родителями. Я всегда чувствовала, что отец искал возможности вести красивую, творческую жизнь, и продажа картины позволила ему это сделать. Вскоре он продал и многие другие работы, например «Разносчика».

Но я не жалела о портрете — он поразил мое воображение. Тайком заходила на страничку Artforum и подолгу смотрела на себя, словно маленький нарцисс, довольная тем, как изобразил меня отец. Я узнала, что работа выставлена в галерее во Франции, в Провансе. Я набрала слово fille в гугл-переводчике и улыбнулась, прочитав значения на английском. Свой интерес к картине я держала в секрете от мамы — при любом упоминании об отце она вздыхала и хмурилась.

— Ты помнишь, как позировала для этой работы? — спрашивает меня Жак.

Я моргаю, вырванная из воспоминаний. В галерее холодно, я растираю руки, чтобы согреться.

— Нет, — говорю я, переводя взгляд с картины на Жака и обратно. — Папа, наверное, нарисовал ее с помощью воображения. Или по памяти.