Два измерения...

Гроза долго ходила вокруг больницы, и только к вечеру грянул ливень с крупным градом. Газоны и дороги покрылись белым горохом. И всю ночь гремел гром — словно лопались гигантские воздушные шары, — стеной лил дождь. К утру все успокоилось.

Утром Виктор Петрович поехал на работу, заплатил партвзносы за два месяца, положил документы в сейф. Рукопись привез домой. Хотел воспользоваться двумя пустыми днями, поработать, но ничего не получилось.

Пошел погулять, заодно заплатил вперед за квартиру, забрел в кино. Посмотрел «Солдаты свободы» — давно собирался.

Переночевал, а в субботу не вытерпел, вернулся в больницу.

В отделении как раз дежурил Василий Васильевич. Как всегда, отутюженный, отглаженный, с сухим, ничего не выражающим лицом.

Он принял как должное его преждевременное возвращение, присел на койку, разговорился.

Сначала говорили о чем-то постороннем, о тех же «Солдатах свободы», потом Василий Васильевич как бы невзначай поинтересовался:

— Как вам здешние врачи?

— По-моему, хорошие врачи, — ответил Виктор Петрович. — Знающие, внимательные.

— Да, да, — неопределенно пробурчал Василий Васильевич.

Его бесцветные глаза совсем поблекли.

Он помолчал, потом произнес:

— Вы тут, как я знаю, второй месяц. А не странно ли, что эти замечательные врачи не удосужились даже сделать вам просвечивание?

Виктор Петрович настороженно смутился:

— Ну, не знаю…

— Признаюсь, порядка тут мало, — Василий Васильевич встал с края кровати. — Я бы на вашем месте написал куда следует…

Виктор Петрович был ошарашен больше, чем после разговора с Западовым.

— Если вам хочется — пишите, — сказал он довольно резко. — А я…

— Ну зачем же так?! — воскликнул Василий Васильевич. — Я же в ваших интересах, в интересах больных…

Так, на полуслове, он вышел из палаты.

Случилось так, что в понедельник Виктор Петрович около часа проговорил с Верой Ивановной. Но говорили не о предстоящей операции, а совсем о другом.

У каждой кровати в отделении были наушники. Утром Виктор Петрович услышал странную передачу местного радио. В ней извещалось, что, согласно приказу, больным категорически запрещается курить. Родственникам также категорически запрещается передавать больным табачные изделия. Нарушившие приказ будут немедленно выписаны из больницы. Все это, дескать, делается в развитие приказа министра здравоохранения.

— Как это понимать? — спросил Виктор Петрович.

— Это еще не все, — горько усмехнулась Вера Ивановна. — В приказе говорится, что категорически запрещается курить и персоналу больницы. А те врачи, кто нарушит распоряжение, будут рассматриваться чуть ли не как аморальные люди…

— Бред какой-то! — произнес Виктор Петрович.

— К слову, приказ министра действительно есть, — объяснила Вера Ивановна. — Вполне разумный приказ. В нем говорится о необходимости усилить борьбу с курением, повысить разъяснительную работу среди больных, медперсонала и прочее. Все правильно! А вот наш Апенченко…

— А кто такой этот Апенченко? — поинтересовался Виктор Петрович.

— Наш новый главный врач. Весьма решительный молодой человек. Начал с того, что устроил проходную в больнице, поставил шлагбаум, повесил кирпич, учредил пропуска для персонала больницы. Потом уволил всех пенсионеров, включая опытнейших профессоров и прекрасных специалистов. Теперь вот курение! Что-то будет дальше?

— А сколько у вас больных в больнице? — спросил Виктор Петрович.

— Три тысячи.

— А персонала?

— Тоже три тысячи.

— Не много ли? — удивился Виктор Петрович.

— Нет, не много. В Японии, в Соединенных Штатах больше. А порядка все равно нет, — призналась Вера Ивановна. — Мы тратим на исследования больного двадцать — двадцать пять дней, когда можно четыре-пять.

— Вот бы чем заниматься вашему Апенченко, — думая о своем, сказал Виктор Петрович. И добавил — И как же вы теперь курите?

— В рукав, — улыбнулась Вера Ивановна.

Они поговорили еще о чем-то, и наконец Виктор Петрович решился спросить:

— А как вам Василий Васильевич?

— Что ж, по-моему, знающий врач. И руки у него хорошие. Сделал уже несколько операций. Чисто!

Виктор Петрович подошел к окну, облокотился на подоконник. Во дворе было много гуляющих в застиранных пижамах и халатах. Они сидели и ходили группками, обмениваясь больничными новостями.

Ласково и лениво ветер трепал листву кленов, лип и дубов. Ярко зеленели трава и кустарник. Цветников и клумб в больнице не было, но среди травы белели редкие ромашки и лютики. Воздух пах липой и свежей травой.

Вечером Виктору Петровичу не дали ужина. Анестезиолог Римма Федоровна принесла таблетку:

— Выпейте на ночь. Будете лучше спать.

Он действительно уснул быстро и ни разу не вскакивал ночью покурить, как было прежде, а утром, когда проснулся, у кровати его уже стояла каталка. Спросонья он не сразу понял, что к чему, механически перебрался на каталку, и его повезли в операционную. Около операционной стояла Маша. Она молча улыбнулась своей доброй улыбкой, чуть махнула рукой. В операционной уже были Западов, Вера Ивановна, Людмила Аркадьевна, Римма Федоровна — все в марлевых повязках и в перчатках.