Два друга
Памяти С. В. Караваева
Просторные заливные луга набухали туманом. Постепенно темнело, и краски зари уже не пылали, они были тронуты легким налетом сумерек.
В тот вечерний час я медленно шел берегом большого полон, направляясь к ночному привалу. Мой пойнтер Бок, изрядно уставший на работе по дупелям, казалось, ни на что не реагировал. Всюду царила тишина, изредка нарушаемая трепетным шумом пролетавших на жировку уток да где-то далеко появлялась и вновь пропадала протяжная песня возвращавшихся в стан косцов. Иногда из тростниковых зарослей слышалось сонное кряканье старых уток. Это они сзывали непослушных, взматеревших утят, и тогда невольно я снимал ружье, готовое к вскидке.
До привала оставалось не более километра, но у небольшого плеса пойнтер вдруг поднял голову, потянул воздух носом, а потом медленно повел к кромке воды. Я последовал за ним, и вскоре, из крепи с шумом взлетели две кряквы. Взлет птиц оказался на отблеск еще тлеющей зари, и силуэты их были отчетливо видны. На вскидку я сделал по уткам дуплет, и сверх ожидания он оказался удачным. Обе птицы упали. Я приказал пойнтеру подать уток. Одну из густой осоки он тут же принес, но вторая как сквозь землю провалилась. Мы тщательно осмотрели место падения птицы. Долго кружили по кочам, залезали в прибрежные топи, но все напрасно. Очевидно утка оказалась подранком, далеко ушла от места падения и где-то затаилась.
Наконец, мрак начал сгущаться, и дальнейшие поиски становились бесполезными. Я позвал пойтнера, и мы пошли к привалу, освещенному пламенем костра.
На привале нас поджидали друзья. Над огнем варилась уха и закипала в котелке вода для чая. Соблюдая старую привычку, прежде я решил накормить Бока.
…К удивлению всех, пойнтера у костра не оказалось, и никто не знал, куда он делся. Я начал звать его, нервничал, потом сделал выстрел, но все напрасно. Собака исчезла. Прождав еще несколько минут, сделал еще выстрел, но и опять безрезультатно.
Ночь снижалась стремительно. Небо казалось низким и черным.
Исчезновение собаки у всех испортило настроение, но что-либо предпринять в тот поздний час уже было невозможно. Решили ждать рассвета… Шло время, и кое-кто из моих спутников уже собирался спать, но я не находил себе места. Мне представлялось, что на собаку напали волки, что она попала в трясину, и та поглотила ее. Мне было не до сна. Прошло больше часа, и вдруг за костром послышался слабый шорох. Казалось, что кто-то крадется. Потом мы услышали треск сухих сучьев. Находившиеся возле огня собаки насторожились, зарычали, и вскоре из густых зарослей показалась… голова Бока с уткой в зубах. А потом и весь он, мокрый и усталый, подошел ко мне. Положив свою ношу, выжидающе смотрел на меня. В его взгляде чувствовалась растерянность. Я понял, что он сомневался в правоте поступка, который он сделал без моего согласия. Ведь его самовольный уход мог обидеть меня. Но переживая в этот момент огромную радость, я забыл все треволнения, обнял друга, прижал к себе, называл его ласкательными кличками. Видя мое состояние, Бок переживал безграничное счастье. Он будто смеялся, показывая белые крепкие зубы. Щурил глаза и лизал мои руки. Когда прошла волна восторга, я предложил ему пищу, но он отказался. Разостлав плащ ближе к костру, уложил его, и он вскоре заснул.
Поступок Бока был понятен. Он помнил, что одна из уток осталась не найденной, и отправился искать ее. Ушел один, несмотря на темень и усталость, и делал это исключительно для того, чтобы мне, его кумиру, сделать приятное. Об этом я поделился с товарищами, и те были в восторге от собаки. Начались воспоминания.
Когда казалось, что рассказы иссякли, и можно уже отдохнуть, в разговор вступил молчавший до этого, уже не молодой охотник Николай Васильевич. Он был новичком в нашей компании. Жил в Белоруссии и в наш город приехал в гости к родственнику. Привез с собой незаурядного английского сеттера Джери.
— Что и говорить, — не спеша повел разговор новый товарищ. — Ведь если собака любит своего владельца, то это значит, что он настоящий ее друг. Из рассказа хозяина Бока мы знаем, что собака скупа к дичи, но сегодня его поступок был не из этих побуждений. Бок предан своему другу. И доказал это.
За добро отплатил добром. Но мы только что видели и отношение хозяина к собаке. Стало быть, у них все происходит взаимно.
— Я не сомневаюсь, — продолжал Николаи Васильевич, что среди охотничьей братии найдутся и такие, которые душевный порыв собаки сочли бы за непослушание и жестоко наказали бы ее. Таким горе-собаководам никогда не понять, какую травму они причинили бы своим поступком животному.
Рассказчик приласкал Джери и вновь обратился к нам:
— Знаете, друзья, ведь с тех пор, как я помню себя, в нашей семье постоянно жили охотничьи собаки. Если вы позволите, я расскажу кое-что…