Два друга

Надеясь на ноги, заяц выкатил в сухой, смешанный лес с мелким подседом и, очевидно, намерен был удрать от назойливого гонца. Но так не получилось. Косой показался на лесной дороге и угадал под мой выстрел. Секунда, и заяц словно споткнулся, прилег к земле и я считал, что косой «дошел». С открытым ружьем я направился к нему, чтобы успеть взять его до появления Кучума. Но случилось черт-те знает что. Стоило мне сделать в сторону косого несколько шагов, как беляка будто пружиной подбросило. Он сделал саженный прыжок и скрылся в зарослях.

Подбежав к месту, где лежал заяц, я увидел несколько капелек крови.

— Вот, вот! — что есть мочи закричал я Кучуму. Выжлец оказался позывистым и вскоре явился.

— Ищи, Кучумушка, ищи дорогой — напутствовал я гончака. Псс тут же сунулся в заросли и без голоса зашумел вблизи меня. Я стоял наготове и с волнением ждал возобновления гона.

Вскоре прибежал приехавший со мной товарищ и, узнав о случившемся, обозвал меня мазилой. Потом появился Митрич, я и ему рассказал, как было дело, и тогда мы пришли к общему заключению, что заяц заранен, и собака обязательно пойдет за ним. Но все получилось не так. Когда Митрич закричал Кучуму — «Давай, давай!» — пес тут же вышел к нам и как ни в чем не бывало завилял хвостом.

— Ищи! — вновь довольно строго приказал Волков Кучуму.

Пес полез было в заросли, но вскоре вернулся. Теперь уж не знали мы, что и предпринять. Товарищ мой ненароком бросил: «Может, слопал?» На это обиделся Митрич, авторитетно заявив, что такого отродясь за собакой не было и, все же осмотрев морду выжлеца, обнаружил на губах заячью шерсть. Такое внесло некоторую ясность, и тут мы все, как по сговору, полезли в поиск. Вскоре один из нас обнаружил алые капельки крови. По ним мы и двинулись, держа ориентир, как по расставленным вешкам. Кучум брел сзади нас. Вид его был недовольный. Хвост болтался, как полено., и я заметил, как на такое поведение гончака хозяин посматривал косо. Пройдя еще какое-то расстояние, мы увидели под развесистой елкой холмик из сухих листьев и лесного мусора и торчавшие задние ноги беляка. Теперь уж все стало понятным, и Митрич вдруг сделался потный и красный от стыда за своего питомца и закричал, что есть мочи:

— Ах ты, сучий сын! Ах ты, ирод! Что же, жадный черт, наделал. Ведь так стыда не оберешься. Не стыдно, прячешь, как вор. Ох ты, животина, животина!

И странное дело, на угрозы хозяина Кучум не реагировал, да оно и понятно, ведь Митрич человек большой и добрейшей души только для приличия кастил Кучума, а сам был доволен его проделкой, и это пес сразу понял.

Насмеялись мы вдоволь на собачью хитрость…

Четвероногие санитары

Полковника Михаила Арсентьевича Кузнецова я знаю несколько лет. Знал, что в Отечественную войну он прошел много трудных дорог. Начал воевать в Бресте младшим лейтенантом, а после, войны прибыл в наш город в звании подполковника. В числе других орденов его грудь украшает Золотая Звезда Героя Советского Союза. Кроме того, я знаю его как страстного охотника, но на охоту с ним все как-то не удавалось выбраться. И вот однажды его отпуск вышел зимой, и мы уговорили полковника поехать погонять зайцев и лисиц.

Зима тогда стояла на редкость ласковой. Несмотря на частые пороши, тропа была легкой. Но тягучи и длинны были зимние вечера и ночи. И каждый раз приближения утра мы ждали с нетерпением. Бывало только потускнеют звезды, луна скроется за лесом, мы уже вставали, чаевничали, а когда белесая просинь заляжет в небе, уходили в лес.

В местах, где мы охотились, зверя в ту пору было много, и наброшенные нами гончие вскоре поднимали то беляка, а то и лисицу. Короток зимний день, и когда в огнистом море заката робко зажигалась звезда, а причудливые тени пропадали в воздухе, объятом мглою, мы сзывали гончих и усталые брели на привал.

С морозца всегда приятно отдохнуть в тепле натопленной избы, попить горячего чайку и под шум самовара предаться воспоминаниям. Надо сказать, что престарелая наша хозяйка, прожившая в этой деревне всю жизнь, оказалась добрейшим человеком. Все у нее делалось как-то само собой. И самовар во время был готов, и в доме полный порядок, и чувствовали мы себя непринужденно.

Однажды, коротая вечер, мы разговорились о собаках. Бывший с нами старый геолог, проработавший на севере много лет, вспоминал, как ему приходилось наблюдать, когда взрослые охотники всей семьей уходили на промысел зверя, а малых детей и чум оставляли на попечение старых лаек, уже не пригодных для охоты. Этот рассказ товарища почему-то вызвал у нас заинтересованный спор о качестве той или иной породы собак.

Полковник долго не принимал участия в споре. Он сидел у весело топившейся печки, но наконец, не удержался: