Два билета (СИ)

- Иса, брат, что ты такое говоришь? Как это не хотят?

- А я откуда знаю? Наверное, они тебя не боятся, - ответил Иса и, сняв маску, обтер потное лицо, плотно усеянное веснушками. Рыжие волосы и большие оттопыренные уши делали его похожим на циркового клоуна. И только зеленая повязка на лбу говорила о том, что этот клоун опасен.

Бараев грозно крикнул со сцены:

- Эй, очкарик, опять ты воду мутишь?

- Ви мне говорить? - невозмутимо переспросил Тобиас.

- А кому же еще? Тебе жить надоело?

Нина и глазом моргнуть не успела, как Тоби вскочил с места:

- Не сметь так со мной говорить! Я есть подданный Германии!

- Что! Ах ты, сволочь немецкая ...

Мовсар Бараев сбежал со сцены в зал и, на ходу выдергивая из кобуры пистолет, направился в сторону Тобиаса. Нина схватила своего друга за рукав:

- Тоби, сядь, сядь немедленно! - шептала она, пытаясь усадить упрямца силой.

Тобиас остался стоять. Бараев подошел к нему и наставил ствол пистолета ему в грудь.

Ты чего добиваешься? Пулю выпрашиваешь? - заорал он, брызгая слюной.

Рыжий Иса что-то проговорил ему по-чеченски.

- Делай, что хочешь, - отмахнулся от него Бараев, не сводя глаз с Тобиаса. - А ты, немец, благодари своего Бога, что не русский.

- Эй, вы! - крикнул рыжий Иса. - Слышали, что командир сказал: все в этом ряду встали и ушли отсюда. Быстро!

Люди, сидевшие в одном ряду с Ниной и Тобиасом, повскакивали с мест и, подталкивая друг друга, устремились на задние ряды партера. Мовсар Бараев продолжал держать пистолет у груди немца. Пауза явно затянулась.

- Можно нам идти? - улыбнулась чеченцу Нина.

Чеченец молчал, словно окаменел. И только желваки страшно двигались под смуглой кожей щек.

- Мы пойдем, ладно? - еще раз повторила Нина и осторожно отвела от груди Тобиаса холодный ствол пистолета.

Бараев по-лошадиному встряхнул головой:

- Хорошо, - негромко сказал он, будто очнувшись от сна. - Идите. И пусть твой немец больше не умничает!

Нина и Тобиас устроились двумя рядами выше. Их соседом вновь оказался мальчик, первым догадавшийся, в какую они попали беду.

Мовсар Бараев вернулся на сцену. Рыжий Иса с товарищем дотащили тяжелый мешок до центра освободившегося ряда, достали из мешка металлическую емкость и аккуратно установили ее на кресло. С балкона им бросили провод, который Иса подсоединил к емкости. Рыжий Иса подозвал шахидку. Девушка уселась рядом с емкостью. Перед этим Иса и его напарник поочередно обняли чеченку и что-то прошептали ей на ухо. Та согласно кивала головой.

После этого Иса поднялся на сцену и долго что-то обсуждал с Бараевым, поглядывая в зал. И многим заложникам показалось, что вот сейчас эти два человека поговорят-поговорят, да и отпустят всех с миром.

Иса подошел к рампе и на скверном русском языке объяснил, что железная емкость - это фугас, то есть бомба, и что такая же бомба установлена на балконе, и что при малейшей попытке освободить заложников фугасы будут взорваны, и что взрыв будет такой мощности, что перекрытие обязательно рухнет, и под завалами погибнут все.

- Мы все отправимся на тот свет! Только мы - в рай, а вы - в ад! Теперь звоните, скажите своим, что штурмовать нет смысла. Пускай уводят солдат из Чечни. Тогда мы вас отпустим. Звоните, а то через пять минут мы отберем у вас телефоны. И никто никуда не сможет позвонить. Кто не сдаст, тот умрет. Аллах акбар!

Селиванова взяла трубку мобильного телефона.

- Ты, наверное, всё уже знаешь? - услышала она голос Нины.

- Что знаю? - опешила Людмила Владимировна Селиванова, которая как раз заканчивала читать лекцию студентам и от усталости плохо соображала.

- Нас взяли в заложники! Они требуют вывести войска из Чечни!

- Ниночка, детка, ты должна быть на мюзикле "Норд-Ост". Какие заложники? Какие войска?

Слова дочери звучали как злая шутка.

- Мама, я здесь, на "Норд-Осте". У меня мало времени. Слушай и не перебивай! Если со мной что-нибудь случится, ты себя не вини. Это судьба. У каждого своя судьба. Я просто оказалась не в том месте.

- Нина, прекрати нести чушь. Мне не до смеха, и мне некогда. Закончу лекцию и перезвоню - сказала Людмила Владимировна и решительно отключила телефон.

После захвата заложников прошло несколько часов, а людям, попавшим в беду, казалось, что до этого у них и не было другой жизни. Счет времени был потерян, день и ночь перепутались. О заложниках уже нельзя было сказать, что вот этот упал духом, а этот еще держится. Теперь они составляли единое целое, и настроение каждого человека в отдельности определялось общим настроением зала, которое колебалось в пределах от нервно-панического страха до абсолютной апатии и безразличия ко всему, что творилось вокруг. С ходом времени полоса апатии становились все шире и шире, а страха - короче.

Заложники предпочитали "отдыхать" с закрытыми глазами. Уснуть не удавалось. Всем казалось - стоит открыть глаза, и этот кошмарный сон закончится.