Душа на осколки

— Оставьте меня, — она не хотела слушать очередную нотацию о том, как она мала, зелена, неопытна и глупа. А он ничего другого не скажет. Просто не хочет признавать, что она может говорить именно то, что чувствует. Неизвестно почему, но не хочет. — Оставьте, пожалуйста.

Девушка встала, пытаясь не задеть мужчину, оправила платье, измятое за ночь, дождалась, пока взор Ринара снова обратится на нее.

— Если вы боитесь, что я стану трезвонить о нас направо и налево, вы ошибаетесь. Но прошу, даже не пытайтесь переубедить меня в правдивости моих чувств, да и ваших… Вам я тоже небезразлична. Только вы почему-то предпочитаете эти мысли от себя гнать…

— Не о чем трезвонить, Альма, — его голос звучал убийственно спокойно. — Нет никаких нас. Нет и никогда не будет. Это была ошибка. Моя очередная ошибка.

Развернувшись, мужчина направился прочь из комнаты. Последние слова он говорил, взывая к тем демонам, которые смогли бы поручиться за их правдивость. Он не имеет права позволять себе подобное. Ради нее, ради Наэллы, ради их будущего.

Ринар тихо вышел, закрыл за собой дверь, направился в сторону лестницы. Все проблема в том, что он стал забывать… Именно в этом. Начал забывать, что чувствовал, когда так же бежал на поиски другой, как тогда бурлила кровь, как тогда хотелось поймать, схватить, прижать к себе, любить… Именно поэтому теперь кажется, что сейчас было острей. Просто потому, что с тех пор прошло чертовски много времени. Только поэтому. Или…

Ринар на секунду застыл, прислушиваясь к себе. Или…

— Нет, — но позволять себе сомневаться он не собирался. Все предельно ясно и просто. И все, что он сказал в комнате Альме, тоже правда. Ничего не получится. Никогда.

* * *

Девушка дождалась, когда дверь за незваным гостем закроется, потом посчитала до десяти, давая ему возможность отойти подальше, а потом… В дверь полетела подвернувшаяся под руку статуэтка.

В груди клокотало сразу несколько чувств: злость, ведь он так рьяно отрицает все, происшедшее между ними, трепет, ведь она-то помнит, как это было… Помнит, как он целовал, касался, что говорил. И стоит подумать об этом, по телу проходит дрожь. А еще отчаянье, ведь если он настроен так решительно, это больше не повторится. Никогда.

Не в силах справиться с этой бурей, Альма упала на кровать, зарываясь лицом в подушку.

Ей не было понятно лишь одно: почему? Почему он так сопротивляется? В чем ее вина? Что она делает не так? Чем недостойна? И если недостойна, то что произошло ночью? Столько вопросов и ни одного ответа.

А ей нужны ответы. Причем не просто ответы, а его ответы.

Резко развернувшись, Альма устремила взгляд в потолок. Свира права. Во всем права. Он должен приревновать. Приревновать настолько, чтоб больше не смог вот так просто уйти, оставив последнее слово за собой.

Значит, так тому и быть…

* * *

В подвале было привычно прохладно. И дело не в том, что во всех подвалах сыро и прохладно, гуляют сквозняки, а под потолком плетутся паутины. Нет. Этот подвал был особым.

Здесь могли цвести розы, могло шуметь море, на белом потолке могли россыпью гореть звезды. Это все могло бы быть здесь. Ринар бы не жалел на это сил, создавал бы идеальное место, но его Най никогда не нужно было море, солнце, звезды… Без него… А прохладу она любила…

Ринар вошел в помещение, в котором не тушился свет. Вот и сейчас абсолютно бесцветная комната встретила его привычной яркой белизной. Мужчина неспешно направился вглубь. Туда, где ждала она…

Он действительно забыл, ради чего все происходит в его жизни, ради чего его жизнь продолжается. А сейчас должен вспомнить.

Ринар достиг мраморного алтаря, залитого особым сиянием, подошел вплотную, склонился, заглядывая в лицо той, которую любил всегда, любит и сейчас. Которую должен любить, чье лицо представлять.

— Най: — он шепнул, уже даже не надеясь… А когда-то ведь верил, что его слова смогут заставить ее проснуться. Просиживал днями и ночами у подножья алтаря, ложился рядом, делясь своим теплом. Выгонял пытавшегося заставить его подняться наверх, вернуться к жизни, смириться, принять Аргамона… Нет. Он не собирался принимать. Не собирался тогда, и сейчас тоже не собирался. Просто нужно оживить в памяти те чувства и те мысли. Ту уверенность, и тогда все сомненья исчезнут. Должны исчезнуть.

Преодолев преграду из ореола голубых искр, Ринар коснулся холодной кожи пальцем. Она была холодна вот уже добрых полстолетия. А он ждал. Ждал все эти годы. И осталось совсем чуть-чуть. Еще немного, а потом она снова вернется. Откроет глаза. Такие, как были лишь у нее, улыбнется, узнает, поймет. А он увидит ее взгляд, и все остальные мысли станут такими неважными, лишними. Лишними станут все люди, нелюди, мир станет лишним, просто потому, что к нему вернется его… мир.

— Мой лорд, — вхожим в комнату был лишь один человек. И ему Ринар даже не удивился. Когда-то именно Аргамон вытащил его отсюда. Практически силой выволок за шкирку, заставил привести себя в порядок, а потом усадил в кабинете, вручив книгу.