Дурные

— Тут нету ящика для писем. Ни у входа, ни здесь — нигде нет. Нет телефонов, нет адресов, нет никаких полезных штук, — здесь вообще ничего нет для нас, Лан, в этом здании, оно просто тут стоит.

— Па-дам, — Лана торжествующе подняла небольшой чёрный цилиндр. — Лис, дай мне, пожалуйста, бланк. Любой пойдёт.

— А что это? — Алиса протянула ей пожелтевшую бумажку.

— Печать. Хочу проверить.

Лана аккуратно выжала, придавив бланк, потом отложила цилиндр в сторону и поднесла бумагу к глазам.

— Ну как? — встревоженно спросила Алиса, будто это она была ответственной за результат.

— Ну… неплохо, — пробормотала Лана. — Неплохо. Но, если честно, белиберда.

— Покажи? — Агнешка протянула руку. Лана вскинула взгляд:

— Белиберда же, говорю, — она спрятала бумажку к себе. Чуть поджав губы, вышла из-за стойки. — Вы же не хотите рассказывать, что было в том отделе в универсаме. Вот и я не хочу.

Из зала вёл ещё коридор — тоже пустой, а ещё тёмный и какой-то весь отсыревший. Им, вероятно, не пользовались так давно, что даже не меняли штукатурку, а из лампочек горела только одна, и одна моргала где-то в конце. По низу ещё осталось немного мутно-зелёной краски, верх же облупился и кусками лежал на полу.

— Даже крыс нет, — подытожила Агнешка.

— Зачем тебе крысы? — спросила Алиса.

— Они иногда бывают жутко милые.

— Подарить тебе крысу, когда мы выберемся? — спросила Лана. — Из дикой панельки дикого пасюка?

— Подари, — помолчав, Агнешка кивнула.

Красивая девочка висела на прочных нитях внутри каркаса пианино, поставленного набок. У неё было красивое платье под парчу и плюш и две косички из густой красивой чёрной пряжи, а лента на шее — видимо, сначала это был бант — развязалась и свисала вниз, а на ней красиво вышили…

— Сто лет, как я учила немецкий, — пробормотала Агнешка, пытаясь рассмотреть буквы почти без света. — Ну, допустим, тут написано что-то типа «Держи меня, жизнь, держи» — без понятия, о чём это.

Глаза для повиснувшей, вероятно, забрали у кого-то другого, с существованием куда более полнокровным и захватывающим, но тут они поблёскивали тускло и в никуда. Она была очень пыльная и какая-то вся поникшая, обвисшая на тонких крепких нитях, словно они только и заставляли её висеть так, изображая призрачный вальс неясно с кем, неясно для кого, неясно, чего ради.

Агнешка чему-то грустно усмехнулась, достала из поясной сумки ножик.

— Не держи её, жизнь, — она щёлкнула лезвием и потянулась наверх, к нитям. — Не держи её.

— Тебе кто разрешил? — Лана, успевшая пройти вперёд, резко развернулась.

— Да ладно, я её просто хочу освободить.

— Кто тебе разрешил решать, кого освобождать, а кого нет? Может, она хочет так висеть!

— Лан, — Агнешка остановилась и обернулась с чуть испуганной улыбкой. — Это кукла.

— Какая разница, кто это?

Голос её взвился до крика праведного гнева и там сломался где-то наверху.

— Хорошо, — Агнешка аккуратно, напоказ, сложила нож. — Хорошо, я его убираю. Вот, всё, — ножик исчез в сумке.

Лана недоверчиво, раздувая ноздри, следила за ней. Агнешка сделала шаг от куклы.

— Тебе реально поспать надо, — она качнула головой. — Скоро на людей кидаться будешь, а не только на меня.

— Доедем — посплю, — Лана развернулась и быстро зашагала по коридору, в конец, к мигающей лампочке.

— Так и будешь сама вести? Пока не доедем? — Агнешка двинулась за ней. Алиса последовала за ними, чуть в отдалении.

— Да, — Лана остановилась почти в самом конце коридора, рассматривая что-то в одном месте на стенке. — Идиоты.

— Кто?

На стене, на одной из проплешин между мутной зеленью, кто-то выцарапал «Momento mori».

— Мементо, — процедила Лана. — Мементо мори, а не моменто. Есть у кого ручка или карандаш?

— Маркер? — неуверенно предложила Алиса.

— Давай.

— Лан, ты серьёзно? — невольно хохотнула Агнешка.

— Мементо мори, — Лана жирно, несколько раз обвела выведенную «e» поверх нацарапанного. — Мементо — от слова «память», а не от слова «момент».

Алиса, машинально глянув на запястье, вдруг замерла и судорожно втянула воздух.

— Что?

— У меня часы остановились, — сказала она спокойным, упавшим голосом. — И я только сейчас это заметила.

Все три переглянулись между собой.

— Идёмте, — сказала Лана.

Полторы коридорных лампочки продержались ещё с минуту, а вот основной зал рухнул во тьму почти сразу, и по нему пришлось выбираться ощупью.

А снаружи — чёрная буря.

Она выла и бежала по тёмному небу над крыльцом скорыми мелкими клочьями. Бузина раздувалась сердитыми волнами и не хотела никого уже пускать обратно. С той стороны сетки лягух посверкивал им фарами. Фонари вокруг него не горели.

— Замок! — заметила Лана. — Замок на воротах упал!

Они бросились к машине наперегонки с тенями. Те уже пропахали асфальт острыми крохкими разломами, и их точёные узкие силуэты протягивались к колёсам лягуха.

Нелли приветствовала ленивым помахиванием руки. Из радиоприёмника, радостно хрипя и кашляя помехами, распевало: «durch Nacht und Flut ich spüre dich…»20 Сзади, издалека, от истока дороги, по верху и низу шёл низкий рокот и катили валы черноты — как будто за ними переставало уже что-то быть. Как будто там ничего.