Дурная кровь

Дальнейшее оказалось весьма ожидаемым: колдунья туточки, совсем рядышком, и, разумеется, Вран сочтёт за честь, если ему дозволят проводить к ней дорогих гостей. Ужин, подобающий случаю, тоже обязательно подадут, и лошадок, коих уже успели увести ушлые воришки, вернут в лучшем виде, почищенными и накормленными. А перстенёк и кошель, что соблаговолил принять господин в рясе, он, разумеется, может… да нет, прямо-таки должен оставить себе! Это станет компенсацией за доставленные неудобства.

Уверенный, что выторговал крайне удачную сделку, Вран не нарушил слова и выполнил всё обещанное.

– Вы же прекрасно понимаете, друг мой, что с ней лучше не ссориться, – напоследок многозначительно понизил голос Санторий, с наслаждением наблюдая, как Вран трясущимися руками откупоривает пузырёк с нюхательными солями.

* * *

Комнатушка, в которой ютилась колдунья, оказалась очень далека от темницы. Удобная, маленькая, с сырыми стенами, как и все помещения подвального царства бандитов. Но главное, запиралась она как снаружи, так и изнутри, а значит, девчонку и правда никто не обидел. Да и напуганной она не выглядела. По крайней мере до той секунды, пока не увидела лицо шагнувшего к ней наёмника.

Талла заметалась, как по глупости влетевшая в комнату птица. Казалось, ещё чуть – и по стене взбежит, к низкому дощатому потолку прицепится, лишь бы скрыться от перегородившего широкими плечами дверь, тяжело дышащего мужчины.

– Ну-ка иди сюда, – думал, что ласково, а на деле угрожающе позвал Верд.

Её белоснежные волосы спутались, налипли на мгновенно вспотевший лоб. Испугалась… Правда испугалась! Наёмнику захотелось снова кого-нибудь ударить, рубануть мечом! Она ведь и впервые впустив его в дом посреди метели не боялась, а теперь… Ставшая ему ближе всех, заставившая довериться, разорвавшая жизнь надвое – и боится.

Правильно! Так и надо! Пусть трясётся, пусть суетливо шлёпает босыми ногами и отгораживается! С самого начала так и надо было, а не играть с ним, как с глупым щенком! Вот он – наёмник! Вот! Страшный, с озверелой перекошенной рожей, с готовым вырваться из-за плотно сомкнутых зубов рыком! Пусть боится, поганка!

– Велено сюда идти! – Он шагнул в комнату, а девчонка попятилась. Не хочет выходить? Что ж, сама напросилась. Не отрывая взгляда от бледного, на этот раз от ужаса, лица колдуньи, он притворил дверь ногой.

– Верд, не надо! – В последнюю секунду к ним протиснулся Санторий. Вран, судя по быстрому топоту снаружи, вовсе предпочёл не принимать участия в выяснении отношений. – Друг мой, будь спокоен, не делай того, о чём пожалеешь!

– Санни, проваливай, – тихо сказал наёмник, отстёгивая ножны и принимаясь за пояс.

– Друг! Верд! – взмолился служитель, мёртвой хваткой вцепляясь в его изрезанные шрамами руки, от которых всё ещё пахло палёным мясом. – Не делай этого! Пожалей девочку! Себя пожалей!

Резко развернувшись, охотник отшвырнул друга с такой силой, что, не ухватись тот за притолоку и не повисни на ней, как белка, точно выкатился бы кубарем.

– А она меня пожалела?!

Попытка отодрать толстячка от двери успехом не увенчалась – вцепился как клещ!

– Она меня пожалела?! Хоть подумала о моих… как их… – пыхтя от натуги, наморщил лоб Верд.

– Чувствах? – участливо, хоть и с долей недоверия, подсказал друг, покрепче перехватывая брус.

– Да-да, о них! О моих чувствах эта поганка подумала?!

– А ты их показывал разве?! – Талла швырнула в него сумку, рассчитывая разом избавиться от обоих гостей и забаррикадироваться изнутри. Возможно, даже на всю оставшуюся жизнь, но и это лучше, чем остаться наедине со взбешённым мужчиной.

Верд скрипнул зубами, перестав дёргать, кажется, намертво прилипшего друга (Санни поспешно подобрался и ухватился пуще прежнего, не доверяя поблажке).

– Чувства тебе показать? – Лицо наёмника потемнело, а колдунья, оглядевшись в поисках оружия и не найдя его, подхватила горшок с цветком – не слишком обтекаемый, зато увесистый снаряд.

Последующему рывку Санторий сопротивляться уже не смог. Верд сдёрнул его, как перезрелое яблоко, и вышвырнул наружу, захлопнул и запер дверь. Служитель тут же принялся молотить в неё, увещевая наёмника и грозя всевозможными карами богов и совести в случае, если он не послушает. Но Верд не то что не слушал, а и не слышал воплей. Потому что слышал он лишь судорожное дыхание бледной девчонки со встрёпанными, сбившимися набок волосами; видел, как высоко, часто вздымается её грудь и как за воротник рубахи, очерчивая острые ключицы, ныряет прозрачная капелька пота.

Он развязал пояс и двинулся к ней. Страшно, неотвратимо.

– Не надо, – пискнула девушка, неумело швыряя в нападающего цветочный горшок и не сумев от ужаса докинуть.

– Долго напрашивалась!

Наёмник подошёл к ней ещё ближе, заломил руку, швырнул на кровать. Талла лишь заскулила от унижения, попыталась перевернуться, но и тут не удалось: мужчина высоко задрал ей юбку, не дав и шелохнуться. С жёстким, тяжёлым и тёмным наслаждением закончил:

– Считай, допросилась.

И хоть и не со всей дури, а только в четверть силы, шумно, жестоко хлестнул её поясом по заднице.