От ходьбы я немного согрелся, но вскоре меня снова забил колотун. Только уже не от холода. Мне вдруг живо представилось, что могло бы произойти, если бы экс-чемпионка по фехтованию долбанула меня своей шашкой. Или, к примеру, сдала в милицию. Кстати, неизвестно, что оказалось бы хуже. Теперь-то я понимал, что лишь чудом крупно не обломался.
Тут я сообразил другое: выйдя из подъезда, я не догадался проверить, есть в переулке слежка или нет. Остановившись, я проделал классический детективный трюк. Наклонился вроде бы завязать шнурок, а сам в это время глянул, что делается вокруг. Прохожих на Сретенке было полно, как всегда в конце рабочего дня. Однако, кажется, все они шли по своим делам, и мною никто не интересовался. Я уже хотел выпрямиться, когда заметил: какой-то тип, остановившийся всего в нескольких шагах от меня, уставился в окно дома, из которого давно уже выселили жильцов.
Это настораживало. Что, спрашивается, ему там рассматривать, да еще в темноте? Сами понимаете, окно дома на капитальном ремонте — это не витрина магазина. Я распрямился и свернул в «Грибы, ягоды, овощи». Подваливаю к прилавку с фруктами и прикидываюсь, будто решаю, чего купить. А сам, конечно, в окно гляжу на улицу. Тот самый тип, как ни в чем не бывало, прошествовал мимо. Он даже не поглядел в мою сторону.
Я облегченно вздохнул. Видать, показалось.
В общем, я без дальнейших приключений добрался до Адаскиных. Все тут же набросились на меня.
— Где тебя носило? Что-нибудь узнал?
— Нет. Полный тухляк, — вынужден был признаться я.
— Совсем ничего? — лица моих друзей разочарованно вытянулись.
Похоже, их куда больше бы обрадовало, ответь я, что этот мужик за нами следит. Я начал рассказывать им о своих приключениях. Когда дело дошло до дочери кавалериста с ее шашкой и фокстерьером, эти трое самым гнусным образом заржали. Мне стало обидно.
— Вот вы бы сами там оказались, посмотрел бы я на вас.
Но они почему-то только сильнее развеселились. И, естественно, громче всех хохотала Адаскина.
— Сколько же, Тимурчик, этой чемпионке мира лет? — наконец осведомилась она.
— Знаешь ли, я у нее паспорт как-то не спрашивал, — еще сильней обозлился я.
— Действительно, Зойка, какой там паспорт, — сквозь смех изрек Клим. — Тимка боялся, что ему голову оттяпают.
— Ты, между прочим, недалек от истины. — При одном воспоминании о том, как Конкордия Николаевна вертела над головой острой, словно бритва, шашкой, меня даже сейчас передернуло. — В общем, — продолжал я, — если бы мне не удалось ее вовремя успокоить, скорее всего мы с вами больше никогда бы уже не увиделись.
Но почему-то чем больше я пытался вдолбить им, что ничего смешного нет, тем сильней они ржали. В общем, пришлось мне ждать, пока они успокоятся естественным путем.
А успокоились они, надо заметить, совсем не скоро. Потому что Адаскина, внимательно посмотрев на меня, вдруг заявила:
— Если ты, Тимка, предстал чемпионке по фехтованию в таком виде, как сейчас, то я лично вполне понимаю, почему она за шашку схватилась. Вот полюбуйся сам.
Зойка подвела меня к зеркалу. Глянув, я ахнул. Физиономия у меня была вся в пятнах и темно-коричневых потеках. Брови тоже размазались по лбу. Видок, замечу, устрашающий. Я напрягся, пытаясь вспомнить, тер ли лицо перед визитом к дочери кавалериста. Потому что, если не тер, значит, главная трагедия с моей внешностью произошла уже по дороге обратно и Адаскина не права. Наверное, так оно и вышло на самом деле. То-то продавщица из овощного глянула на меня, как на психа. А если бы я в таком виде еще появился перед Конкордией Николаевной, она точно со страху треснула бы меня своей шашкой.
Пока я таким образом размышлял перед зеркалом, трое чутких моих друзей снова впали в истерику. Теперь по поводу моей морды. Я посмотрел на них и сказал:
— На дураков не обижаются.
Агата тоже на меня посмотрела и вдруг перестала смеяться.
— Хватит, ребята, — сказала остальным она.
Тут я почувствовал, что жутко хочу есть, и спрашиваю:
— Зойка, у тебя что-нибудь от нашего чая осталось?
— Нет, — смущенно развела она руками.
А Круглый тоже смущенно добавил:
— Понимаешь... Тебя очень долго не было. Мы начали волноваться, ну и на нервной почве...
Я молча кивнул. Люди, конечно, бывают разные. Одни, когда за тебя волнуются, спешат на помощь, а другие на нервной почве сжирают последние продукты.
— Тимурчик, — потянула меня за рукав куртки Зойка. — Может, все же разденешься? Ой! — завопила она. — Ты же рукав порвал!
Я кинул взгляд на оранжевый рукав. Оказалось, бандит Гарри не зря на нем повисел. Ткань в нескольких местах словно прорезали. Из нее выглядывал белый синтепон.
— Что ты сделал! — продолжала вопить Зойка. — Мать теперь мне устроит!
— Да ведь куртка-то мужская! — защищался я. — И вообще, я совсем не хотел ее надевать. Ты сама заставила.
— Я заставила тебя одеться, а не рвать! — кипела от возмущения Адаскина.
— А ты маленькая, да? — рассвирепел я. — Не знала, куда я иду! Да я вообще мог оттуда живым не вернуться!
— Но ведь вернулся! — с типично женской логикой заявила Адаскина.