— Почему же она сама не пришла? — поинтересовалась тетка с шашкой.
— Ей трудно, — ответил я. — Во-первых, она теперь плохо ходит, а у вас дом без лифта. Но самое главное, она уже много лет живет в Питере.
— И как же зовут твою бабушку? — осведомилась дотошная тетка.
У меня лично бабушек в Питере не было. Зато у Круглого бабка и впрямь питерская. Хотя теперь живет с ними в Москве. Ну, я и решил ее назвать:
— Елизавета Павловна.
— И фамилию, пожалуйста, тоже, — потребовала тетка с шашкой.
В общем, она учинила мне форменный допрос. Я, естественно, назвал все данные бабушки Круглого.
Тетка с шашкой, похоже, несколько успокоилась, но от меня не отстала.
— Теперь скажи, как зовут подругу?
Я, чтобы не забыть и не запутаться, назвал имя и отчество нашей литераторши:
— Изольда Багратионовна.
— Редкое имя, — отметила тетка с шашкой. — В нашем подъезде сейчас точно таких не живет. И вообще, какой номер квартиры назвала тебе бабушка?
— Никакого, — нашелся я. — Она просто мне описала внешний вид вашего дома и еще говорит: «Подъезд самый последний, если идти по направлению к Сретенке». А номеров она уже никаких не помнит.
— А когда же они последний раз с этой Изольдой виделись? — полюбопытствовала тетка с шашкой. По-моему, лапша уже крепко прилипла к ее ушам.
— Да вроде лет пятьдесят, — брякнул я.
— Теперь уж, естественно, не найдешь, — посочувствовала она и опустила шашку. А фокстерьер Гарри вдруг что-то жалобно проскулил. — Понимаешь, — продолжала его хозяйка, — я здесь живу уже тридцать лет, но никакой Изольды Багратионовны тут при мне не было. И уже на моих глазах сменилось трое хозяев. Так что, боюсь, придется огорчить твою бабушку. Вряд ли ее подругу можно найти.
— Да она вообще и не очень надеялась, — сказал я. — Просто просила сходить наудачу. Мол, все равно живешь рядом. Так я пойду? А то мне уже домой надо.
— Гарри, — хозяйка склонилась к фокстерьеру. — Отпустим его?
Фокстерьер, презрительно на меня покосившись, чихнул.
— Иди, — кивнула женщина. — И больше не советую тебе влезать без спроса в чужие квартиры. Даже если двери не заперты. Всякие люди встречаются.
— А вы все-таки запирайтесь, — не остался я в долгу. — А то всякие могут войти.
Женщина усмехнулась:
— Спасибо за совет. Но мы с Гарри как-нибудь справимся.
— И с шашкой? — вырвалось у меня.
— Естественно, — подтвердила хозяйка квартиры.
— Классно вы ее крутите, — я отдал ей должное.
— Как-никак экс-чемпион мира, — с гордостью ответила она.
— По шашкам? — прибалдел я.
Она заливисто засмеялась:
— По фехтованию. А шашка — это так. Семейная реликвия. От отца осталась. Он у меня служил в кавалерии. Как видишь, иногда еще может пригодиться.
— С ума сойти, — снова прибалдел я.
— Тебя как зовут? — спросила дочь кавалериста.
— Клим, — на всякий случай соврал я.
— Редкое в наши времена имя, — правильно отреагировала тетенька с шашкой.
— Ага, — радостно улыбнулся я. — Один на всю школу.
— Вот я и говорю, — кивнула она.
— А вас как зовут? — решил на всякий пожарный выяснить я. Вдруг она зачем-нибудь нам понадобится?
— Конкордия Николаевна, — охотно представилась хозяйка Гарри.
Я тут же подумал: «Настоящая дочь кавалериста. Даже имя ей предок дал какое-то лошадиное». Но вслух я сказать ей это не решился. Еще обидится.
— Ну, до свидания, — я двинулся к двери. — Как у вас тут открывается?
— Погоди. Я сама, — не дала мне дотронуться до замков Конкордия Николаевна. Видно, она все-таки до конца не теряла бдительности.
Оказавшись на лестничной площадке, я украдкой бросил взгляд на дверь соседней квартиры. Единственную, которая осталась мной не охвачена. Кажется, она была закрыта неплотно. Однако разглядеть толком мне не удалось. Конкордия Николаевна и ее Гарри, стоя в дверном проеме, зорко следили за моей передислокацией. Все-таки я решил хоть что-нибудь выяснить:
— А кто там теперь живет?
— Обычная семья, — передернула плечами дочь кавалериста. — Ничего особенного.
Прямо скажем, негусто. Мне жутко хотелось подойти к этой двери и проверить свои подозрения. Но, увы.
Я медленно двинулся вниз по лестнице, надеясь, что Конкордия со своим фокстерьером уйдут в квартиру. Тогда можно тихонечко вернуться на площадку. Однако она явно решила дождаться, пока хлопнет дверь подъезда. Уже находясь на втором этаже, я поднял голову и увидел: дочь кавалериста пристально смотрит в пролет.
Пришлось мне выйти на улицу. Лишь на морозе я вдруг ощутил, что весь мокрый как мышь. Ведь все это время я просидел у Конкордии в куртке, шапке и плотно намотанном на шею шарфе. Причем я даже не расстегивался. Ветер в момент пробрал меня до костей. Зубы застучали. Щеки тут же начали дубеть. Я с силой потер их ладонями и лишь после этого спохватился: «Черт! Что я делаю? У меня же грим на лице!»
Под ближайшим фонарем я разглядел свои руки. Они, естественно, были в тональном креме.
Я живо вообразил, какой у меня сейчас видок. Хорошо еще, что на улице совсем стемнело. Натянув шарф на лицо и запихнув руки поглубже в карманы, я торопливо зашагал в сторону Сретенского бульвара.