Дрожь

Мы сближаемся, и я готовлюсь к столкновению. Но как раз перед тем, как столкнутся наши сноуборды, кто-то с силой дергает меня назад за ворот куртки.

Какого… Мой сноуборд виляет подо мной, и я падаю в снег. Рядом возникает еще одна фигура.

Конечно, это Кертис. Как он вообще оказался позади меня?

Он срывает очки. У него ярко-красные щеки, и я знаю, что раскраснелся он не от мороза.

Я тоже чувствую, как у меня горит лицо – от гнева и стыда в равной степени. У меня дрожат руки. Я бы ее толкнула. На самом деле толкнула бы.

Кертис выпрямляется. Это движение вызывает гримасу боли у него на лице, он касается своего плеча. О боже! Из-за меня оно разболелось сильнее?

– Зачем, Милла? Зачем тебе это было надо?

Я могла бы ему рассказать, как Джейк побеждал меня во всех видах спорта, во всех играх, в которые мы когда-либо играли, а потом, еще не окончив школу, стал звездой регби. После этого отец прекратил меня замечать. Все его внимание теперь было направлено только на Джейка. Мне нужно им показать, что у меня хоть что-нибудь получается.

Но это не оправдание.

Кертис качает головой.

– Ты ничуть не лучше ее.

Я ничего не могу ему ответить, потому что знаю, что он прав.

А что самое худшее? Саския превращается в точку вдали, где пересекает финишную черту. Она снова у меня выиграла.

Глава 43

Наши дни

Кертис придерживает меня за талию, а я хромаю, выходя из ресторана.

Представляя ржавое лезвие того топора-ледоруба.

Я хочу рассказать об этом Кертису, но что, если это он его взял?

– Подожди здесь, – говорит он и заходит в кухню.

Он открывает ящик и шокированно смотрит на меня.

– Ножи. Все исчезли.

– Что? – Я хромаю к ящику, чтобы посмотреть. – Проклятье. Они тут были, когда я готовила ужин.

Кертис с силой шлепает ладонью по разделочному столу. Я подпрыгиваю от этого звука. Значит, кто-то забрал топор и все ножи. Мы остались совершенно безоружными.

Мне в голову приходит жуткая мысль.

– Надеюсь, они не забрали также и наше сноубордическое снаряжение.

– Дельная мысль.

Мы спешим по коридору. Пока свет горит, но я готова к тому, что он может выключиться в любую минуту. Наконец мы добираемся до главного входа. Я испытываю облегчение при виде наших вещей. Все на месте. Я рассовываю по карманам перчатки, очки, страховочный пояс и лавинный датчик, связываю ботинки и вешаю эту связку себе на шею.

Кертис связывает свои ботинки и ботинки Брента и поднимает обе доски.

– Ты справишься? – спрашивает он.

– Справлюсь.

Я поднимаю свой сноуборд. И в этот момент мой взгляд падает на сноуборд Дейла, который стоит, прислоненный к стене. И именно тогда до меня доходит страшная правда.

Кертис тоже смотрит на него.

– Мы больше его никогда не увидим, да? – спрашиваю я, мой голос дрожит.

Кертис плотно сжимает губы.

– Не знаю, – наконец говорит он.

Мы молча, с хмурыми лицами идем к нашим комнатам. Когда добираемся до моей, я ставлю сноуборд на пол и осторожно толкаю дверь. Я снова раздражаюсь из-за того, что двери можно запереть только изнутри. Сюда мог зайти кто угодно. И до сих пор может оставаться в комнате.

– Подожди. – Кертис заходит первым, проверяет шкаф и ванную. – Никого.

– Спасибо, – смущенно благодарю я.

Кертис какое-то время изучающе смотрит на меня, потом, вероятно, понимает, как я напугана, и его взгляд смягчается.

– Завтра утром первым делом мы отсюда выберемся. Стучи в стену, если что-нибудь понадобится.

Я запираю за ним дверь. Все чувства обострены. Я оглядываюсь, но кажется, что все лежит на тех же местах, как когда я отсюда уходила.

«Расслабься, Милла. Никто не сможет сюда зайти».

Но дверь можно пробить пропавшим ледорубом. Хотя, по крайней мере, я услышу, если кто-то начнет ломать дверь. И что тогда? Кричать? Звать на помощь?

А если никто не придет?

Я бросаю взгляд на маленькое оконце. При самом худшем варианте развития событий, я, вероятно, смогу разбить стекло, если стукну по нему чем-то тяжелым, и сбегу. Каким-то образом. Подтягивая сзади травмированную ногу. Но достаточно ли оно большое? Я раздвигаю занавески. И с трудом сдерживаю крик.

На запотевшем стекле написано: «Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ».

У меня по коже бегут мурашки. Это не она. Это не может быть она.

Я смотрю на послание. Оно написано большими печатными буквами, как секреты в «Ледоколе» и как «Виновны» на зеркале у Хизер. Брент не так давно проходил по коридору. Он мог это написать. Я надеюсь, что это он. Мне нужно знать наверняка. Я сжимаю всю волю в кулак, чтобы снова выйти из комнаты, открываю дверь и оглядываю коридор.

Брент открывает свою дверь, держа в руке бутылку бренди.

– Ты написал у меня на окне? – спрашиваю я.

Брент моргает.

– Ты о чем?

Я возвращаюсь в комнату, хромая на каждом шагу, Брент заходит за мной, дверь за нами захлопывается.

– Кто-то написал «Я по тебе скучаю».

– Это не я.

У меня перехватывает дыхание. Это не может быть Саския. Она не стала бы по мне скучать.

Не после того, что я сделала.

Брент неотрывно смотрит на меня.

– Ты думаешь, что это Саския, – говорит он.

– Я не знаю.

– А ты по ней скучаешь? – спрашивает он, при этом выражение его лица становится жестким.