— А семь месяцев спустя он пришел и сказал, что разочаровался. Именно так, разочаровался. «Джуд, я разочаровался в нашем браке», помнится, я ответила: «О, мне очень жаль».
Она закрыла глаза, давая возможность унижению и виски освоиться в желудке:
— А что раздражает, так то, что, зная о моих первых рефлексах бросаться в извинения, он благодарно этим воспользовался, словно ждал, что я скажу именно эти слова. Нет, — исправилась Джуд, еще раз бросив взгляд на Эйдана, — как раз потому, что он ждал.
Эйдан ощущал, как от нее волнами исходит боль:
— Это должно тебе дать понять, что ты слишком много извиняешься.
— Возможно. В любом случае, Уильям объяснил, что уважает меня и хочет быть предельно честным. Он просто обязан сказать мне, что влюбился в другого человека. — В кого-то, кто моложе, — думала сейчас Джуд, веселее и красивее. — Он не хотел втягивать ее в жалкую любовную интрижку и попросил немедленного развода. Мы продали дом, поделили все пополам. Так как потерпевшей стороной была я, то Уильям отдал мне право выбора любых материальных ценностей.
Эйдан задержал взгляд на ее лице. Оно снова было бесстрастным, взгляд — потухшим, руки — спокойными. Слишком бесстрастная, по его разумению. Он подумал, что предпочитает, когда Джуд полна страсти, настоящая:
— И что ты сделала?
— Ничего. Абсолютно ничего. Он получил развод, снова женился, и наши жизни разошлись.
— Он сделал тебе больно.
— Уильям сказал бы, что это болезненный, но обязательный побочный эффект подобной ситуации.
— Тогда Уильям — просто ослиная задница!
Джуд слегка улыбнулась:
— Может быть. Но в его действиях больше смысла, чем в борьбе за брак, который приносит тебе несчастье.
— Ты была несчастлива?
— Нет, но не думаю, что была в то же время и счастлива, — голова болела, Джуд чувствовала, что устала и мечтала только об одном — свернуться калачиком и уснуть, — Мне кажется, что я не способна на проявление глубоких эмоций.
Эйдан был словно выжатый до последней капли лимон. Перед ним сидела та же женщина, что бросилась, полная желания, в его объятия, в которых за несколько мгновений до того горестно рыдала:
— Нет, ты просто очень спокойная Джуд Франциска, очень.
— Да, — прошептала она, — разумная Джуд.
— Что же тогда расстроило тебя сегодня?
— Все как-то по-идиотски.
— Почему по-идиотски, если для тебя случившееся что-то да значит?
— Да потому что не должно значить. Должно ничего не значить.
Джуд вскинула голову и блеск, который появился в ее глазах, по крайней мере, не разочаровал Эйдана.
— Мы же разведены! Мы уже два года в разводе. Почему мне должно быть дело до того, что он едет в Вест Индию?
— И почему же тебе тогда есть дело?
— Потому что это я хотела поехать туда! — воскликнула Джуд. — Я хотела поехать в какое-нибудь экзотическое и волшебное место за границу в наш медовый месяц. Я купила рекламные буклеты: Париж, Флоренция, Бимини. На любой вкус. Мы могли поехать в любое место, и я все трепетала в ожидании. Но все о чем он мог только говорить — были… были….
Она покрутила рукой, как если бы вдруг позабыла все слова:
— …языковой барьер, культурный шок, всякие вирусы… Боже мой…
Снова разозлившись, она вскочила со стула:
— И мы поехали в Вашингтон и целые часы, дни, вечность ходили на экскурсии в Смитсоновский институт[34].
Эйдан уже был шокирован всем, что рассказала Джуд, но услышанное оказалось последней каплей:
— Ты ходила на лекции в свой медовый месяц?
— Культурные связи, — выплюнула она, — вот как он это называл. — Вскинув руки, Джуд ходила кругами по комнате. — Согласно Уильяму, большинство супружеских пар неоправданно ждут слишком многого от медового месяца.
— А почему бы и нет, — пробормотал Эйдан.
— Вот именно! — Джуд резко развернулась, ее лицо пылало праведным гневом. — Неужели лучше удовлетворять желание, основываясь на общности взглядов? Лучше оставаться в привычном окружении? Да пусть идет все прахом. Мы должны были бы предаться сумасшедшему сексу на каком-нибудь жарком пляже.
Часть Эйдана была рада тому, что этого все-таки не произошло:
— Как по мне, милая, ты поступила правильно, освободившись от него.
— Не в этом дело, — Джуд хотела вырвать себе волосы, ей это почти удалось. Ирландская часть ее души проснулась: бурлила, кипела, да так, что ее бабушка могла бы гордиться внучкой. — Дело в том, что он бросил меня, и это меня раздавило. Может, не сердце, но гордость и эго, но какая разница? Ведь они тоже часть меня.
— Нет абсолютно никакой разницы, — тихо произнес Эйдан. — Ты права. Никакой разницы.
Тот факт, что он согласился, ни секунды не колеблясь, только подлил масла в огонь ее темперамента.
— А теперь, этот ублюдок собирается туда, куда хотела поехать я. И они ждут ребенка, а Уильям переживает! Когда я говорила о детях, он тут же вспоминал нашу с ним карьеру, стиль жизни, демографию, стоимость обучения в колледже, ради Бога. Он даже диаграмму составил.
— Что?