Довженко

«Всеукраинский староста» и художник Сашко стояли У витрины, в которой радиотелеграфное агентство Украины (РАТАУ — оно помещалось в одном доме с «Вістями») вывешивало свежие международные телеграммы. Витрина была скучная. Редкий прохожий останавливался, чтобы просмотреть новости.

— Ас карикатурой вот бы они читались, — сказал Григорий Иванович и кивнул на щиток с телеграммами. — Или поспевать трудно?

— Поспеть можно, — согласился Сашко. — Только можно сделать и лучше.

Он начал говорить о тех же карикатурах, но только снятых на кцнопленку, чтобы их можно было показывать на экране в каждом кинематографе перед началом сеанса. И тут же Довженко свернул на любимую тему, принялся мечтать вслух о городе, где со всех стен лучшие художники разговаривали бы с народом на языке своего искусства. Он мечтал о долговечной мозаике, которая связывалась бы с деревьями, растущими под нею, и дополняла бы памятник, сооруженный тут же, на площади. Он говорил об умном плакате, помещенном на стене так, чтобы его легко было заменить по миновании надобности; о монументальной фреске, подобной тем, какие много лет спустя напишут на стенах общественных зданий Мехико-сити яростные мексиканцы Диего Ривера, Хуан Ороско, Давид Сикейрос.

— Среди яркой героической живописи, — говорил Сашко главе своего государства, — люди станут отважнее, прямее, чище душою.

Григорий Иванович слушал внимательно и серьезно.

По мостовой тарахтели «ваньки» (харьковское прозвище извозчиков). За Пушкинским сквером отчаянно звенел трамвай.

— Сейчас в наших городах, — продолжал Сашко, — люди утратили общенье с природой. Кроме немногих парков и чахлых садов, мы свели деревья, замостили землю бесплодным камнем. Посмотрите, как метет пыль по голой каменной улице!.. Птицы, — голос его стал глухим и тревожным, — птицы летят стороною. Здесь, в городе, им некуда сесть, чтобы спеть для нас песню! А надо, чтобы на улицах и площадях живая зелень садов, посаженных и выхоженных человеческими руками, сливалась с умной красотой человеческого искусства, яркого образа, живой мысли, веселой краски…

Сашко еще говорил, когда из дверей редакции вышел Васыль Блакитный вместе с двумя прозаиками. Прозаики были очень молоды. Почти вплотную столкнувшись со «все-украинским старостой», они смутились. А Блакитный спросил:

— Не боитесь, Григорий Иванович? Ведь он с вами говорит-говорит, а сам запоминает. Потом, глядишь, и на вас карикатурку нарисует. Сашко у нас такой.

— Он думает интересно, — сказал Григорий Иванович. — Но только мыслью убегает чересчур далеко. Я бы хотел увидать его город. И наверное, пожить в нем было бы хорошо. Но ведь не может быть такого города, пока люди живут в подвалах, пока женщины с ведрами ходят по воду к неблизкой колонке. Чтобы художники смогли приняться за свое дело, надо сперва нам много сделать. А потом пусть будет так, как он рассказал.

Староста обернулся к Блакитному.

— Вот сегодня в твоей газете рядом с его карикатурой, на первой странице, ты статью напечатал. Правильно сделал. Очень нужный разговор.

Блакитный довольно улыбнулся. Он сам заказывал эту статью, тащил ее, торопил автора.

В статье впервые говорилось о необходимости стандартизировать жилищное строительство — строить дома из деталей, заранее заготовленных промышленным способом.

— С этого начинать нужно. А там, смотришь, доберемся и до того, о чем он рассказывал.

И староста, попрощавшись, пошел к Мироносицкой улице. Февральскую ростепель к вечеру подмораживало.

Вдоль скользких тротуаров зажигались электрические фонари, недавно сменившие газовый свет.

Через несколько шагов Григорий Иванович снова снял кепку и поклонился знакомому профессору-медику. Тот вернулся на прошлой неделе из Москвы, где участвовал в бальзамировании тела Владимира Ильича Ленина. И Григорий Иванович остановился с ним подле булочной, чтобы расспросить, как это было.

7 Харьков А не переменить ли профессию еще раз!

Редакция ютилась тесно.

Впрочем, правильнее сказать — редакции, а не редакция. От газеты то и дело отпочковывались новые журналы, и все они размещались тут же, рядом, тесня отделы газет, или поселялись в каком-либо из отделов — вокруг втащенного туда еще одного стола.

Штатных сотрудников бывало тогда в редакциях немного. Ужиться было не так уж сложно. Большую ежедневную газету делали человек десять. А в штат журнала приглашались обычно ответственный секретарь, один литературный сотрудник да художник. Редактором всех изданий был все тот же Блакитный, человек неистощимой энергии и неутолимой организаторской жажды. И он еще успевал писать для газеты и доброго десятка журналов статьи, полемические реплики и рассказы. Он печатал — правда, все реже — стихи, подписываясь под ними «Васыль Еллан», В «Вістях» и в «Червоном перце» появлялись эпиграммы и басни, подписанные «Валер Проноза». Подпись «Блакитний» появлялась только под провой. Передовые статьи шли без подписи.