Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Накапливающуюся горечь он топит, как это издавна принято у русских, в вине, вернее, в водке.

Водка льется рекой на каждой странице книги, иногда – в самом буквальном смысле, как, например, в эпопее с четырехсоттысячным жителем Таллинна. История поисков подходящего новорожденного – едва ли не самая смешная в книге: один не годится, поскольку его отец эфиоп (не тот цвет кожи), у другого отец еврей (не та национальность), и вот наконец рождается образцово пролетарский ребенок от эстонской матери и русского отца. Последний, как нетрудно угадать, оказывается горьким пьяницей.

Здорово, что можно легко вычислить алкоголика по его национальности. Не меньшую проницательность проявляет Уильямс в отношении языка и стиля Довлатова:

К данному направлению – которое можно условно окрестить «школой точки зрения червя» – принадлежат, например, сочинения еще не переведенного Юза Алешковского или роман Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки», изданный на английском языке под заголовком «Московские круги». Книги эти заслуживают куда большей известности.

В конце текста рецензент, следуя давнему правилу, указывает на отдельные недостатки издания:

И хотя выход «Компромисса» на английском следует только приветствовать, качество перевода оставляет желать только лучшего. В буквальной передаче емкие красочные русские идиомы очень многое теряют.

Интересно, как бы отреагировал Уильямс на переводы того же Алешковского, которые, думаю, также обеднили бы красочные русские идиомы.

Кузин – счастливый отец новорожденного Лембита – не дает покоя и Уолтеру Гудману – автору рецензии в New York Times от 30 августа 1983 года:

Довлатов-персонаж – талантливый борзописец, торгующий своим пером в Эстонии, – вспоминает, как ему было поручено подготовить материал о рождении четырехсоттысячного жителя Таллинна в канун Дня освобождения (годовщины входа в Таллинн советских войск в конце Второй мировой войны): «Ничего ущербного, мрачного… Здоровый социально полноценный мальчик». Однако первый ребенок, о котором Довлатов сообщает редактору, не подходит, так как отец новорожденного эфиоп (хотя и марксист), а у второго отец еврей. Наконец нужный ребенок находится, и Довлатов вынужден подкупить его отца – не чернокожего, не еврея, запойного пролетария по фамилии Кузин.

Тут же и глубокие размышления о роли спиртного в книге:

Алкоголь играет в романе такую же важную роль, как и, по сообщениям (не из «Правды»), в советской жизни. «Утром выпил, – замечает персонаж Довлатова, – весь день свободен». Это даже не черный юмор, а серый – цвета скверной водки.

Замечание по поводу оттенков «скверной водки» отнесем к области глубокого постижения Гудманом советской действительности. Будучи хорошим человеком, рецензент делает правильное заключение по поводу основного содержания «Компромисса»:

Главная тема книги – нечестность.